Читать книгу "Последняя охота - Эльмира Нетесова"

Влас сидел у горяченной печки, прижавшись спиной к разогретым кирпичам, и блаженно улыбался. Ноги мужика парились в тазу с горячей водой, плечи были укрыты одеялом. Со лба по лицу, да и по всему телу стекали струйки пота. Он смахивал их и продолжал выгонять из себя хворобу. Когда еще можно избавиться от простуды, как не в выходной, первый за много дней.

Рядом с Власом дымится сваренная картошка. Целая миска! Ешь сколько хочешь. Икра минтая и буханка хлеба, даже луковица почищена. А возле скамейки — настоящее сокровище: бутылка домашней самогонки. Ее сосед принес, Федор, для лечения. Пожелав выздоровления, сам даже не пригубил. Да у него той самогонки полная кладовка. А он, вот чудак, все время трезвый. Говорит, что некогда ему, много работы, дел, с какими по бухой не справиться.

Влас улыбается:

— Да где такое видано, чтоб кайф мужику навредил и стал помехой? Вот я горы сворочу, коли в лафовом настрое. А этот? Эх, дохляк!

Влас скребанул в затылке и принялся мысленно писать письмо своему давнему закадычному другу: «Привет, кент! Я уже почти на воле. Канаю в условниках на самом Сахалине. Твое счастье, что тебя сюда не занесло никаким ветром. А вся непруха в том, что смыться отсюда вовсе невпротык. Сахалин — это остров, а вокруг вода. Вот и оказался я тут как пидер в параше. А кругом лягавые и пограничники. Никуда не возникни. Чуть вылез, враз прихватят за самые что ни на есть. Потому воткнули в медвежий угол: на рыборазводный завод за Ясноморском, в шести километрах от того поселка. А от него до Невельска совсем рукой подать. Хотя что ты в том секешь? А ведь Невельск — портовый город. Там суда, катера, пароходы. Всяк день уходит кто-то с них на материк, но… без меня», — скульнул Влас и оглянулся на бутылку. Глотнул. Убедившись, что половина самогонки уцелела, взялся за картошку, икру. Ел жадно и продолжал писать в уме: «Тебе, корефан, во сне такое не причудится, как я тут канаю. Мне дали свой угол, можно сказать, целую квартиру с удобствами на отшибе. Принести воду, вынести парашу иль по нужде приспичит — бегу в лопухи. Зато имею свой топчан, даже печку, но хазу не закрываю. И не только я. Тут их не от кого стремачить. Людишек совсем жидко. Вместе всех собрать — два десятка не наскребешь, даже со старым мерином. А я тут причислен к рыборазводчикам. Во! Скалишься? Развожу лососевую мелочь, какая из икры вылупливается. Век того не знал бы! Думал, что икра только для хамовки существует. Сколько ее жрали по кабакам! А теперь вот аж совестно вякнуть, чем занимаюсь. Поливаю ту икру молоками. Не своими, конечно, рыбьими! Коль сам, что из той икры вылупилось бы? Лягавые не продышали б! И воротили бы меня в тюрягу. Потому я нынче выхаживаю мальков кеты, чтоб остаться самому на полуволе. Ты не хихикай, гад паршивый. Другого хода нет. А на зоне нынче вовсе невпротык: голодуха достала. Вольным фраерам с хамовкой тяжко. О нас и вовсе помнить некому. Подсос, что ты присылал, помогал продержаться неделю. Дальше снова жевалки, хоть в жопу запихни. Баланду раз в три дня давали. А и в ней каждая крупинка по счету. Вот и сообрази, сам не врублюсь, как пять зим продышал, — вздохнул Влас вслед воспоминаниям и, пожалев себя, продолжил: — Когда меня сюда доставили, я ждал худшего, но Бог сжалился. И хотя этот завод и людишки живут в глуши, не бросили меня одного. Принесли мешок картошки, капусту и свеклу с морковкой. Долго не мог сообразить, что с ними делать? Сам себе никогда не готовил. Да пришлось наловчиться. Даже обстирываюсь, убираю у себя, чтоб шерстью не обрасти». Мужик хохотнул и спохватился, что вода в тазу вовсе остыла. Влас вытер ноги, оделся и, сев к столу, решил поесть основательно.

Едва придвинул миски, взялся за бутылку, в двери постучали. Влас спешно спрятал самогонку и только тогда сказал:

— Входи! Кто там возник?

В дверях показалась соседка — пожилая баба, жена Федора. Усталая, со взмокшим лбом, она поставила на пол сумку и, указав на нее Власу, предложила:

— Возьми. Тут огурцы и капуста квашеная. Оно не ахти что, но с картохой поешь. Все ж разнообразие.

— Сколько за это с меня возьмешь? — спросил он.

— Ничего. Ты ж сосед, а мы все друг другу подсобляем выжить по возможности. — Выставила банки и, отмахнувшись от благодарностей, ступила через порог, ушла, не оглянувшись.

Влас растерянно стоял посреди комнаты: он так и не понял, за что ему принесли еду. «Может, подвалить ко мне вздумала баба? Но ведь свой мужик имеется. Да и старовата она для шалостей. Выматывается, как загнанная кляча. До мужиков ли? Вкалывает уборщицей и дворником в цеху, а дома корова и свиньи. Да еще двое внуков, мужик, всех пригляди и накорми. Нет, не с тем она заявилась. Но чего от меня хотят?» Хрустнул огурцом и, похвалив соседку, выглянул в окно.

Рыборазводный завод… Влас вздохнул невесело. Всего пять домов вместили в себя всех жителей да два громадных цеха, похожих на бараки зоны. Одна была меж ними разница, что на окнах цехов не было решеток, да и сами не обнесены колючей проволокой. Внутри вовсе ничего общего, кроме сырости и холода.

Влас отошел от окна. Вот уж скоро месяц, как привез его сюда участковый милиции. Конечно, не единственного. Троих. В одном «козле». И надо было случиться такому, что он, Влас, махровый вор, должен отбывать пять лет поселения вместе с бывшим ментовским следователем и известным сукой.

Все трое знали друг друга много лет, охотились, ловили всякую минуту, чтоб свести счеты еще на воле. Но судьба словно в насмешку свела их в одну зону, а потом и на поселение определила.

Влас еще в зоне почуял неладное, когда приметил, как переговаривались опер из спецчасти с участковым. А потом… у Власа в глазах потемнело: его заставили ехать в одном «козле» вместе с бывшим лягавым и сукой. Они сидели, отвернувшись друг от друга, стараясь не соприкасаться даже случайно. Власа раздирала ярость. Ему так хотелось вцепиться в глотки попутчиков, разнести их в клочья, втоптать, задушить обоих.

Власа трясло от бешенства. Его, известнейшего, уважаемого вора, везли на поселение вместе с падлами. Как такое передышать? Сводило судорогой кулаки, но сдерживал себя: знал, взъярись, и тут же отправят обратно в зону, откуда ни за что не вырваться на волю живым. Голод, холод и болезни всякий день косили зэков. В последнее время в воровском бараке появились чахоточные. Они перезаразили многих. Не миновало это горе и Власа. Из-за этого его отправили в условники. Возвращаться обратно в зону ему никак не хотелось.

Их везли по ухабистой, тряской дороге. И хотя путь был недолгим, измотал он всех. Может, потому, когда машина остановилась, все трое вздохнули с облегчением и, не глядя друг на друга, вылезли из «козла».

Участковый тем временем уже нагнал женщину и подвел ее:

— Вот этих к вам привезли. Не совсем старые, жить хотят, значит, будут стараться, работать. Чего не умеют — научатся. Если что-то не так, сообщите нам. Вернем в зону в тот же день. Здесь им дан последний шанс… — Оглядев троих условников, сказал громко: — Отдаем вас Нине Ивановне Золотаревой! Она — директор завода. С нынешнего дня будете ей подчиняться. Всякое ее слово для вас — закон. Я буду наведываться каждую неделю. Не приведись спозориться. Не стану щадить никого. Понятно? И никаких разборок! Дошло? — глянул в упор на Власа.