Читать книгу "Шутка - Наталья Андреева"

1

Быстрее, быстрее! Шевелитесь, мальчики! — покрикивала на ребят с тяжелыми деревянными щитами в руках девочка, блестя сердитыми серыми глазами.

Ее одноклассницы в белых фартучках скромно стояли поодаль, кружком, и тихонько хихикали. Высокий мальчик, веснушчатый, длиннорукий, пытался пристроить свой плакат на самый верх, где торчали три больших ржавых гвоздя.

— Да не туда, тупой! Этот третьим, ты что, совсем ничего не соображаешь?

— Да я…

— Сейчас звонок будет, — оборвала его сероглазая. — Повесили быстренько, и все разошлись за свои парты.

Мальчишки засуетились и наконец пристроили щиты на положенные места. Вернее, совсем на неположенные. Раньше плакаты в кабинете истории висели в надлежащем порядке: от первобытнообщинного строя, минуя рабовладельческий и капиталистический, через социализм, вперед, к коммунизму. По восходящей, как и полагается. Путь человечества по ступенькам общественных формаций наверх, к светлому будущему. Но Людочка Сальникова просто обожала розыгрыши. Она решила сделать учительнице сюрприз. Теперь коммунизм оказался где-то внизу, у пола, а на высшей ступени развития общества, почти под потолком, вокруг костра сидели люди в звериных шкурах. Они прекрасно себя чувствовали, обгладывая огромные кости, и снисходительно посматривали на соседнюю картинку, где негры в цепях вращали огромный деревянный ворот.

Людочка довольно оглядела плакат «Социализм», находящийся как раз на уровне ее очаровательного вздернутого носика. «Кто не работает, тот не ест!» Как же! Людочкина мама давно уже нигде не работала, но очень хорошо и много кушала и процесс этот любила, поэтому каждый день со вкусом составляла для домработницы особое меню. Отдельные диетические блюда для страдающего язвой желудка папы Михаила Федоровича, деликатесы для себя самой, мамы Серафимы Евгеньевны, и особый стол для единственной дочки Людочки, с продуктами, богатыми витаминами и кальцием. Ребенку надо расти.

Ребенок меж тем таскал тайком копченую колбасу из холодильника и подстраивал учителям разные пакости. Авторитет Людочки в классе был высок. И учителя, и одноклассники твердо знали одно: Людочке Сальниковой все сойдет с рук. Папа не допустит скандала. Вызовет к себе в кабинет директора школы и разъяснит ему, что ребенку надо расти. А значит, проказничать. Познавать окружающий мир, пробуя его на прочность.

Шутка с плакатами показалась Людочке очень удачной. Весь урок она ерзала на стуле и ждала, когда же учительница заметит непорядок на стене. Класс гудел, пересмеиваясь и обмениваясь записочками. Но историчка, видимо, была поглощена другими заботами. Богатого папы у нее не было, а работяга-муж в очередной раз запил. И она весь урок напряженно думала о том, где бы перехватить денег до зарплаты. Разочарованная Людочка после звонка покинула кабинет истории, поджав губки. Подружки то и дело толкали ее в спину:

— Может, сказать, а? Людочка? Может, сказать?

Но девочка только сильнее поджимала пухлые губки:

— Пусть так висит.

Однако шутка все же имела последствия. На очередном партсобрании историчке влепили строгий выговор с предупреждением, и она долго ходила по школе заплаканная, с красными глазами. А Людочка придумывала очередной розыгрыш, чтобы одноклассники посмеялись всласть…

…Удивительное чувство юмора Людочки Сальниковой формировалось под покровительством папы — большого начальника. Папа Сальников был номенклатурным работником и уверенно продвигался по служебной лестнице, занимая с каждым годом все более высокие посты. А Людочка чувствовала, как с каждым годом окружающие относятся к ней все внимательнее и осторожнее. В небольшом провинциальном городе, где она жила и училась, все зависело от ее папы. Тогда, в восьмидесятых, никаких специальных школ для «особых» детей еще не существовало. Людочка Сальникова ходила в обычную, но была там на «особом» положении. Ведь это ее глазами глава городской администрации видел работу славного учительского коллектива одной из школ своего района. И он ни в коем случае не должен был усомниться в том, что школа эта самая лучшая, а педагоги в ней самые чуткие и внимательные к детям.

Гости, которые бывали в доме, смотрели на Людочку с опаской. Всех новеньких она непременно проверяла «на лимон». Подавала к нему мелкую-мелкую соль вместо сахарной пудры. И сама первая посыпала ею дольку, а потом, нисколько не морщась, отправляла ее в рот. Когда гости, последовавшие ее примеру, начинали кашлять и вытирать рот платочками, девочка звонко смеялась. А привычка есть лимоны с солью осталась у Людочки на всю жизнь.

Другой Людочкиной радостью была собачка Манишка. Маленькое, злобное существо, признававшее только свою хозяйку.

— Не бойтесь, не бойтесь, она не кусается! — кричала Людочка гостям, когда белая болонка начинала прыгать вокруг них и противно тявкать.

Манишка и в самом деле не кусалась, но даже люди, вхожие в дом Сальниковых, ее сторонились. Особенно женщины, поскольку безобидная Манишка покушалась именно на тонкие женские колготки. Цапнув острыми когтями чью-нибудь нейлоновую ногу, она получала чрезвычайное удовольствие. А гостья, сдерживая слезы, улыбалась хозяевам:

— Ничего, ничего! Ах, какая прелестная собачка!

В те времена хорошие колготки были страшным дефицитом, как и все прочее, да и стоили недешево. Закаленные на сальниковских приемах дамы приходили в брюках, но Манишка, изловчившись, умела оставить затяжки и на модных тканях, не выдерживавших атак злобной болонки.

Меж тем за всеми этими шалостями Манишки и Людочки стоял папа Сальников — и гости терпели. Что ж поделаешь — чтобы выжить, и не просто выжить, а жить хорошо, надо прогибаться. Хвалить начальника и все, что у него есть: его замечательный ум, чуткость, прозорливость, а также машину, квартиру, дачу, жену, проказницу дочку и ее мерзкую белую болонку. И что бы Людочка ни делала, она слышала только неизменное:

— Ах, какая прелестная девочка!

Сначала Людочка подозревала, что все эти люди врут. Что Манишка — скверная собака, а она, Людочка, никакая не прелестная девочка и не совершенство с кучей непризнанных пока талантов. Подозревала, что рисунки ее — мазня, игра на фортепиано полна ошибок, голос фальшив, а стихи, написанные в угоду маме, — посредственные. И сама она посредственность. Но посредственность умная, потому что не верит всем этим дядям и тетям. Эти дяди и тети считают, что они Людочку обольстили своими похвалами, раз ее папа доволен, и мама довольна, и девочка улыбается. А Людочка, улыбаясь, меняла тетям помаду в сумочках, а дядям коньяк в бутылках на крепкий чай. И все весело смеялись.

Людочка просто играла по их правилам, потому что это было приятно. Что бы она ни делала, все равно оставалась прелестной девочкой. А это гораздо лучше, чем изо дня в день слушать нотации и рассказы о других детях, которые красивее, умнее и гораздо талантливее. И случилось так, что девочка постепенно начала забывать о том, что дядям и тетям нельзя верить. «Да, я знаю…» — говорила она себе. Но что именно — со временем как-то забылось. Тем более что папу перевели в Москву, и он вновь пошел на повышение.