Читать книгу "Муки Галилея - Кэйго Хигасино"

Местом происшествия была квартира в многоэтажном жилом доме. Две спальни, гостиная, столовая и кухня. Причём площадь гостиной — никак не меньше четырнадцати татами[1]. Да и в других комнатах в европейском стиле места хватало.

«Даже одиноко живущие женщины обустраиваются по-разному», — подумала Каору Уцуми, вспоминая собственную квартиру. Возможно, впрочем, та казалась тесной потому, что в ней редко убирались. Каору уже и не помнила, когда последний раз её пылесосила.

Здесь же царил строгий порядок. На дорогом с виду диване лежали лишь две круглые подушки, возле телевизора и на книжных полках не было ничего лишнего. Особенно впечатлял совершенно пустой обеденный стол — свой Каору таким представить не могла.

Пол, разумеется, также сиял чистотой. Около стеклянной балконной двери остался стоять пылесос, но им, наверное, пользовались каждый день и потому никуда не прятали. Неуместно смотрелась разве что кастрюля, лежавшая рядом с пылесосом. Слетевшая с неё крышка откатилась к телевизору.

«Может, погибшая как раз начала готовить?» — подумала Каору и заглянула на кухню. Возле мойки стояла бутылка оливкового масла. В сушилке отлёживались алюминиевая миска, кухонные ножи и маленькие тарелки. В ёмкости для мусора внутри мойки валялись шкурки от помидоров.

Каору открыла дверцу холодильника. Первое, что бросилось в глаза, — большое блюдо с помидорами и сыром. Рядом с ним лежала на боку бутылка белого вина.

«Должно быть, собиралась с кем-то выпить», — подумала Каору.

Жительницу квартиры звали Тинацу Эдзима. Тридцать лет, сотрудница банка. По фотографии на водительских правах она производила впечатление человека мягкого и покладистого, но Каору предположила, что на самом деле погибшая была женщиной волевой и расчётливой. Не всякий обладатель круглого лица и застенчивого взгляда оказывается простодушным добряком.

Каору вернулась в гостиную. Там сновало несколько следователей: то выходили на балкон, то входили обратно. Она решила подождать, пока их активность поутихнет. По её твёрдому убеждению, увидевший что-то раньше других ничего не выигрывал. А неуёмное желание мужчин быть во всём первыми она считала ребячеством.

Каору подошла к тумбочке у стены. В стойке сбоку от неё торчало несколько журналов. Осмотрев их, она выдвинула ящик тумбочки. Там оказалось два фотоальбома. Она аккуратно, не снимая перчаток, их перелистала. В одном, по-видимому, были снимки со свадьбы кого-то из сослуживцев. Во втором с вечеринок и каких-то мероприятий па работе. Почти на всех фотографиях Тинацу Эдзима позировала вместе с другими женщинами и ни на одной — вдвоём с мужчиной. Когда Каору убрала альбомы и задвинула ящик, к ней вернулся её старший коллега, Сюмпэй Кусанаги. Вид у него был кислый.

— Ну что? — спросила она.

— Толком ничего и не скажешь. — Кусанаги выпятил нижнюю губу. — Хотя, по-моему, это самоубийство. И следов борьбы нет.

— Да, но входная дверь не заперта!

— Знаю.

— Мне кажется, если бы она была в квартире одна, то заперлась бы.

— Решивший покончить с собой способен на самые странные поступки.

Каору посмотрела на своего коллегу-следователя и отрицательно покачала головой:

— Я считаю, что человек придерживается заученного поведения, в каком бы состоянии он ни находился. Открыть дверь, войти в квартиру, закрыть дверь, запереть замок… Это превращается в привычку.

— Не у всех же без исключения.

— Не представляю, чтобы у живущей одной женщины могло быть иначе, — с лёгким нажимом сказала Каору, и Кусанаги обиженно замолчал. Затем, словно бы взяв себя в руки, почесал нос и сказал: