Читать книгу "Писатели и советские вожди - Борис Фрезинский"

Кин клеветнически заявляет, что «с Жидом, разумеется, никто не говорил». Между тем, выступление Жида не только было известно заранее, но мы даже внесли поправки в его первую редакцию (через Эренбурга).

Об организованности и подготовленности нашей делегации свидетельствует и то, что мы сумели своевременно вскрыть и отбить бесчисленные провокации троцкистов, их попытку использовать либералов-англичан, Вильдрака, притащивших на конгресс Леона Блюма[789] и т. д.

Политическая сторона дела:

Основным аргументом по вопросу о Викторе Серже мы поставили полное право советской власти применять к советским гражданам, и в первую очередь к занимающимся контрреволюционной деятельностью, все государственные законы. Этот аргумент оказался решающим для собрания, которое, полностью признав суверенные права Советского Союза в отношении своей внутренней политики, именно поэтому отказались от дальнейших прений по этому вопросу. Кин же; на которого по-видимому длительное пребывание за границей повлияло в дурном смысле, находит этот аргумент «очень мало убедительным». Он предпочел бы, чтобы мы пустились на конгрессе вместе с троцкистами в обсуждение деяний Виктора Кина, степени его проступков, их оценки и т. д. Именно этого добивались троцкисты, желая втянуть конгресс в подобную дискуссию «по существу». Мы не допустили этого.

К этому надо добавить следующее. Вопрос о Викторе Серже — вопрос старый. Еще полтора года назад многие из писателей (Мальро, Блок, Арагон и др.) просили различные инстанции снабдить их фактическим и исчерпывающим материалом о Викторе Серже. Неслучайно, что и Ромен Роллан, приехав в СССР, тоже наводил справки по этому вопросу.

В Париже наши друзья ждали от нас, что мы по меньшей мере развернем перед аудиторией обвинительный акт с подробным перечислением всех преступлений В. Сержа, или заявим, что В. Серж органами власти отпущен на свободу. Последнее — особенно бы устроило наших французских товарищей (включая и таких, как Барбюс), которым надоело возиться с вопросом о В. Серже. Видимо, Кин ждал такого же исхода. Ясно, что с этой стороны мы кое-кого удовлетворить не могли.

Кин пытается изобразить дело так, будто выступление двух троцкистов было каким-то заметным политическим событием. Мы не знаем, паника или какие-нибудь другие побуждения заставляют его так фантазировать. Выступления всех ораторов против троцкистов встречались бурными аплодисментами всех делегатов. По окончании речи Жида зал стоя устроил ему овацию, осталось сидеть лишь группа в пять человек троцкистов, с видом побитых собак. Ложь, будто Мадлен Паз аплодировала Жиду.

Реальный результат выступлений троцкистов: а) Паз не осмелилась после данного ей отпора огласить текст письменного запроса Советскому правительству, который она хотела предложить для принятия конгрессу, б) Парижская печать, подробно писавшая о конгрессе, совершенно не уделила места и внимания данному инциденту (кроме статьи самой Паз).

Клеветой является приписывание Мальро зажима наших ораторов (далее зачеркнуты слова: «и изъявленные им сочувствия со стороны зала». — Б.Ф.). Ссылки на троцкистские симпатии Мальро доказывают, что Кин совершенно отстал в своей информации. После кратковременной близости с троцкистами Мальро резко и демонстративно повернул в нашу сторону[790] и, в частности, на конгрессе оказал нам огромные услуги. Трудно гарантировать убеждения Мальро в будущем, но сейчас этот крупный талантливый писатель и блестящий оратор, несмотря на все зазывания буржуазии, идет в основном с нами. Подобного человека надо отбивать от буржуазии, а не отталкивать его муссированием разговоров о его былом троцкизме, чем занимается Кин.

В силу изложенного мы считаем оценки эпизода с троцкистами и действия советской делегации, данные Кином, клеветническими и недобросовестными, а потому — непартийными.

Поскольку тов. Кин очень близок к полпредству и в своем письме берет на себя защиту его прав, мы считаем нужным добавить следующее.

Тов. Кин, как постоянный работник ТАССа в Париже, ничем советской делегации не помог, ни связей, ни знакомств в ее распоряжение не предоставил, на конгрессе ограничился ролью стороннего наблюдателя, подобно буржуазным журналистам, сидевшим за столом прессы. Присланное им клеветническое письмо является единственным проявлением интереса к нашей работе.

Полпред тов. Потемкин при первом же визите делегации к нему (через полчаса после приезда в Париж) заявил, что «конгресс не ко времени, он мне мешает и вредит, лучше бы его не созывать». При следующих встречах говорил: «Видел Эррио, он протестует, обвиняет нас, что мы говорим о пакте[791], а сами ввозим 20 агитаторов». Несомненно, Эррио запугивал тов. Потемкина и пытался втирать очки. Но это определило отрицательное отношение тов. Потемкина к конгрессу и к советской делегации, отношение, которого он не скрывал. Такой стиль, не без ведома полпреда, передался аппарату полпредства. Мы не можем сказать, что нашли в полпредстве помощь и поддержку. Несколько мелочей, о которых мы просили, были сделаны с натугой и рассматривались как большое одолжение нам. Нас заставляли за все платить. И мы из средств делегации оплатили тов. Потемкину прием, который он устроил по случаю приезда делегации. Платили за телеграммы, платили полпредской машинистке за перепечатку бумаг. Сейчас еще с нас стараются получить за телеграммы, посланные нами через полпредство в ЦК. Учитывая парижскую обстановку, мы конфликта не затевали… Само собой разумеется, что все доклады и выступления с полпредом были согласованы.