Читать книгу "Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли - Авнер Грейф"

Эта стратегия «разделяй по социальным линиям, вознаграждай за поддержку и властвуй» извлекала преимущества из существующих внутри складывающейся исламской империи социальных дифференциаций для создания сильной военной коалиции. Она по-разному вознаграждала членов отдельных социальных структур, таких как этнические группы, племена и кланы. В то же время эта стратегия усиливала существующие социальные разделения и препятствовала социальной интеграции уммы. Даже социальные различия между арабскими племенами оставались в неприкосновенности и находили выражение в постоянных внутренних военных конфликтах в эпоху Омейядов (которая продлилась до 751 г.).

Неарабы сохранили свою особую социальную идентичность, а в некоторых случаях эта социальная дифференциация выражалась и заново генерировалась через религиозное разделение. Мусульмане, которые не были арабами, такие как берберы и персы, приняли особые варианты ислама, отражавшие их неудовлетворенность системой и позволявшие им находить религиозное оправдание своим возражениям.

Обобщая, можно сказать, что последующая политическая история мусульманского мира характеризуется конфликтами между группами с разным этническим происхождением, такими как арабы, персы, берберы, турки и курды. Правители с трудом находили поддержку за пределами своей этнической или племенной группы, что отразилось в их усиленной опоре на рабов (мамлюков), купленных детьми и воспитанных так, чтобы стать солдатами и администраторами. «Исключительная личная преданность раба или клиента-солдата», который не был членом существующих социальных структур по рождению, была «жизненно необходима для политического превосходства правителей» в донововременном мусульманском мире [Lapidus, 1989, p. 148].

Возможно, наилучшими индикаторами различия между социальными структурами двух обществ были брачные модели. В целом единокровные браки представляли собой средство сохранения кланов, родов и большой семьи. Эти браки были и до сих пор остаются распространенными на мусульманском Ближнем Востоке и в Северной Африке. В этом регионе число браков, заключаемых между людьми, являющимися двоюродными или еще более близкими родственниками, самое высокое в мире. В этом поколении и в каждой стране региона такие браки составляют от 20 до 50 % от общего числа [Bittles, 1994]. На Западе сегодня они составляют меньше 1 %[247]. Эта практика могла предшествовать исламу, отражая наследие племенного строя и желание сохранить контроль над богатством семьи, но в то же время ее поощрял мусульманский закон о наследовании [Hodgson M., 1974, vol. 2, p. 124]. По этому закону индивид слабо контролировал распределение своего имущества после смерти. В таком контексте единокровные браки позволяли сохранить нетронутым семейное богатство. Мусульманский закон о наследовании также укреплял большую семью в целом, предписывая, чтобы имущество делилось между многими родственниками [Schacht, 1982 [1964], p. 169–174].

Социальные структуры, основанные на родстве и на рождении, более крупные, чем нуклеарная семья, такие как этнические группы, племена и кланы, по-прежнему господствуют во многих странах Ближнего Востока. Однако племенное разделение и клановые союзы, преобладавшие в Европе в период Средневековья, давно исчезли. Учитывая связь между социальными структурами и процессом построения государства, не надо удивляться тому, что политическое развитие в этих двух обществах заметно отличалось[248].

ПРИЛОЖЕНИЕ VIII.1.

ФОРМАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ ГЕНУЭЗСКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА

Рассмотрим два клана Сi и Cj с бесконечной продолжительностью жизни и с фактором дисконтирования δ ∈ (0,1). Предположим на время, что количество привилегий составляет Т ∈ [0, T̅] и они порождают общий доход за период, равный I(T). Повторяющаяся игра с полной информацией имеет два подэтапа. На первом оба клана одновременно решают, сотрудничать ли в пиратской операции. Кооперация обоих кланов дает выигрыш в R(T) и общий доход I(T) + R(T)[249]. В конце подэтапа каждый клан k получает свою долю λk ∈ (0,1) общего дохода. На следующем подэтапе каждый клан (последовательно) должен принять решение относительно невозвратных инвестиций в военный потенциал, ψk. Это вложение замещает то, что было сделано в прошлом периоде и устарело в момент новых инвестиций. Данное вложение ограничивается бюджетом клана, ψk≤ λk [I(T)+ R(T)]. Инвестиции в военный потенциал поддаются наблюдению и поэтому для простоты приравниваются к привлечению сторонников[250]. После инвестиций в военный потенциал и прежде чем произойдет амортизация прошлых военных инвестиций другого клана, клан может решить, вступать в конфронтацию с другим кланом или нет.

Если ни один из кланов не вступает в конфронтацию, период заканчивается, клан k ∈ {i, j} получает выигрыш λk [I(T)+ R(T)] – ψk , и игра повторяется. Если один из кланов вступает в конфронтацию, между кланами начинается война. Каждый клан несет расходы на войну, с, и стремится выиграть с вероятностью sk,w(ψk, ψ—k). Вероятность выигрыша является неубывающей в инвестициях своего собственного клана и невозрастающей в инвестициях оппонента. Победивший клан становится контролирующим кланом, получая весь последующий доход от привилегий за период 7(T)[251]. Проигравший клан получает ценность продолжения, равную нулю.

Вслед за межклановой войной может возникнуть война против внешней угрозы. Чтобы передать воздействие внешней угрозы на межклановые равновесные отношения простым образом, я постулирую, что до межкланового военного конфликта объединенная военная сила кланов и их ожидания сотрудничества в борьбе против внешней угрозы таковы, что влияние внешней угрозы можно не учитывать. Внешняя угроза затрагивает чистые выигрыши, ожидаемые от занятия позиции контролирующего клана и зависящие от военных инвестиций, вероятности войны и исходов такой войны[252].