Читать книгу "Принцессы немецкие – судьбы русские - Инна Соболева"

Но мнение Керенского – это еще не мнение народа. Народ императрицу ненавидел. Тень этой ненависти падала и на ее супруга. Еще недавно, в начале войны, народ объединился вокруг своего государя. «За веру, царя и Отечество!» С этими словами шли на смерть. Теперь в победу и в необходимость войны уже не верили. Так ли уж нужен России этот далекий Константинополь? И зачем ей проливы с чужеземными именами: Босфор, Дарданеллы? Стоят ли они русской крови?

А между тем Россия фактически уже победила в этой войне. Во всяком случае, была близка к победе. В кратчайший срок была построена железная дорога, которая соединила столицу с незамерзающим мурманским портом, имеющим огромное стратегическое значение. А ведь еще Бисмарк учил: «Не стройте крепостей, стройте железные дороги. Это – ключ войны». Военные заводы наконец заработали четко и слаженно. Весной 1917-го должно было начаться всеобщее наступление от Балтийского моря до Персии, оно было обеспечено и военной техникой, и снарядами. Так что были все шансы на успех. Внешние обстоятельства тоже благоприятствовали России: опасность войны на два фронта отпала – Япония решила не начинать военных действий против нашей страны, считая приоритетными свои интересы в Китае. Вот-вот должны были вступить в войну на стороне Антанты САСШ (Северо-Американские Соединенные Штаты – тогда именно так называли США). Оставалось выждать – выиграть 2-3 месяца.

Об этом в годы советской власти предпочитали помалкивать. И правильно делали. Иначе как оправдать призывы большевиков к поражению России, организованный ими развал армии, позорный Брестский мир и все, за ним последовавшее?

Поначалу подрывную работу большевиков воспринимали как измену. Потом измученный, несущий непомерные тяготы народ стал прислушиваться. В словах пораженцев слышали только то, что хотели услышать: не будет больше похоронок, вернутся домой отцы, мужья, сыновья. Если бы знали, для чего вернутся! Власти не придавали агитации большевиков значения. Тем более что Протопопов уверил императрицу: у него все под контролем.

После встречи нового, 1917 года, пользуясь затишьем на фронте, Николай II решил провести некоторое время с семьей. Но безмятежного отдыха не получилось. 12 января все члены царской фамилии обратились к своему венценосному родственнику с коллективным письмом. Оно было составлено в почтительных выражениях, но указывало на опасность, которой подвергает страну и династию его внутренняя политика. После этого среди придворных поползли обнадеживающие слухи: государь отстранит Александру Федоровну от дел, а может быть, и отправит в монастырь. Не дождались…

23 января аудиенции у государя попросил председатель Государственной думы Родзянко. Он предупреждал:

Положение в государстве более опасное и критическое, чем когда-либо… Вокруг вас, государь, не осталось ни одного надежного и честного человека: все лучшие удалены или ушли (напомню: стараниями Александры Федоровны, направляемой Распутиным. – И. С.). Не заставляйте, ваше величество, чтобы народ выбирал между вами и благом России.

«Мое самодержавие останется, как встарь. Не уступлю!» – ответил Николай. Называться императором ему оставалось чуть больше месяца. (Ни о том, как развивались события дальше, ни о голоде, ни об очередях за хлебом, ни о забастовках, ни о попытках прекратить беспорядки, во время которых было убито около двухсот человек, похороненных потом на Марсовом поле; ни о переходе власти к Думе, ни о митингах, ни об организации Временного правительства; ни о вождях будущей революции (еще летом 17-го считавших, что революция в России невозможна); ни обо всем, что за этим последовало, подробно рассказывать не буду: хотя это и очень интересно, но уведет достаточно далеко от основной темы – судьбы последней немецкой принцессы на русском троне.)

В феврале с царским режимом было покончено, но формально Николай Александрович Романов еще оставался Государем Всея Руси.

Из выступления на заседании Думы депутата Александра Ивановича Гучкова (кличка «Шалый»):

В этом хаосе нужно прежде всего думать о том, как спасти монархию, без монархии Россия не может жить. Но Николаю продолжать царствовать нельзя – его повеления просто не исполнят. Выход один – отречение нынешнего государя в пользу наследника. Иначе весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода. И сам расправится с монархией.

Царская фамилия тоже делает последнюю попытку спасти династию. От имени Николая II составляют манифест о даровании конституции. Умоляют Александру Федоровну подписать вместо отсутствующего супруга. Она отказывается с презрительной категоричностью: не стыдно ли уступать хотя бы малую часть власти взбесившейся толпе? Нужно просто немедленно навести порядок! Она не может или не хочет понять, что происходит на самом деле. Манифест подписывают великие князья, отвозят в Думу, вручают Павлу Николаевичу Милюкову, полагая, что этот выдающийся ученый-историк, знаток эпохи Петра Великого, редкий полиглот (знал почти 20 языков), больше других достоин доверия. Пробежав манифест глазами, Милюков замечает: «Да, это очень интересный документ…» – и прячет его в портфель. Больше документа никто не видел.

Посланцы Думы едут в ставку. Цель одна: уговорить Николая отречься от престола. Многие годы из статьи в статью, из книги в книгу повторялось: Гучков и Шульгин чуть ли не силой вырвали отречение. Но вот что писал генерал Алексеев, находившийся в эти роковые дни рядом с Николаем:

…Убежден, что решение возникло у государя уже раньше… это решение было принято им, как всегда, единолично, в борьбе с самим собою, и посвящать в свою душевную драму других, даже близких, он по складу своей застенчивой, самолюбиво-благородной натуры, вероятно, не только не хотел, но и не мог.

Наверное, он пережил страшные минуты прозрения. Винил ли себя? Вспоминал ли тех, кто умолял его изменить политику? Взять хотя бы письмо человека, в чьей преданности не имел оснований сомневаться, ближайшего друга юности, великого князя Александра Михайловича:

…Твои советники продолжают вести Россию и тебя к верной гибели… Приходишь в полное отчаяние, что ты не хочешь внять голосам тех, кто советует принять меры, которые должны вывести нас из хаоса. Правительство сегодня тот орган, который подготовляет революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу.

Александр Михайлович ни разу не называет источник всех бед – императрицу. Он не хочет причинять боль государю, которого искренне любит. Но наверняка надеется: Николай поймет, отстранит супругу от руководства страной, ведь очевидно: правительство, о котором идет речь, – это ее правительство. Сожалел ли бывший император, что передоверил власть жене? Упрекал ли ее, хотя бы в мыслях? Кто знает… Но, думается, не понять ее роли в произошедшем он не мог. А говорить об этом, упрекать? Какой смысл? Все было уже кончено. Истекал 304-й год царствования династии Романовых…

Отречение Николай подписал. В пользу младшего брата, которого недавно сам лишил всех прав на престол из-за женитьбы Михаила Александровича на Наталье Сергеевне Шереметьевской, дочери московского адвоката, дважды разведенной (первый раз она была замужем за купцом Мамонтовым, второй – за гвардейским ротмистром Вульфертом). После тайного венчания Николай был вынужден дать морганатической жене брата титул графини Брасовой (по названию имения великого князя). Неожиданная новость застала Михаила в Гатчине. Пришла телеграмма от старшего брата: