Читать книгу "Паутина миров - Максим Хорсун"

– Главная роль? Для меня? Честно?

– Честное пионерское, – хмуро ответил Лещинский.

– Ух ты! Спасибо! Спасибо! – взвизгнула Оксанка, а затем кинулась Лещинскому на шею.

А Тарбак бросил длинный, полный тоски взгляд на фаго-ферму и захлопал жабрами, как делал всегда, когда был чем-то смущен.

…Он нашел Натали в прохладном холле Санатории. Индианка сидела с ногами на кожаном диване, а пухлый низенький птичник, встопорщив сизые перья, расчесывал ее длинные волосы.

– Сегодня гавайская вечеринка у Фишеров, – объявил Лещинский. Он присел рядом с Натали и принялся массировать ей ступню. – Замерзла? – У Натали были холодные ноги.

Натали покачала головой и села так, что Лещинскому пришлось ее отпустить. Птичник недовольно курлыкнул, продолжая орудовать гребешком.

– Пойдем? – Лещинский заглянул Натали в глаза. Прочитав в них скуку и усталость, почувствовал раздражение.

– Ты же знаешь, я не переношу алкогольные оргии, – флегматично ответила индианка. – Каждый раз – одно и то же, словно по утвержденному сценарию. Псевдофилософские беседы. Затем пьяные лобзания. Потом кто-то с кем-то подерется… кто-то кого-то трахнет… кого-то стошнит… кто-то начнет лить слезы и сопли.

– Кстати, а что у нас со сценарием? – машинально спросил Лещинский.

Натали пожала плечами. Птичник уныло присвистнул.

– Ясно. Идей нет, – подытожил Лещинский.

– Мне кажется, я разучилась здесь думать, – нехотя призналась Натали. – Мне как будто вынули мозг и залили вместо него фруктовую тянучку.

– Ты выйдешь за меня замуж?

Лещинский задал этот вопрос не потому, что действительно хотел бы видеть Натали законной супругой, и не потому, что не мыслил жизни без нее – он был далек от этих сантиментов – ему просто хотелось, чтобы ее взгляд ожил и потеплел, а из голоса исчезла липкая, словно паутина, скука. Но результат оказался противоположным.

– Шутка, молодой человек, неуместна, – холодно ответила Натали.

Птичник что-то неразборчиво пробурчал, частя гребешком.

– Почему же шутка? – упрямо насупился Лещинский.

– Ну, во-первых, я тебя старше.

– А здесь все меня старше, кроме Сон-Сар и Оксанки, – отмахнулся Лещинский. – Не аргумент!

Птичник кивнул и прищелкнул клювом.

– Я тебя не понимаю, – Натали поджала губы, – ты хочешь, чтобы на каждой планете у тебя было по жене? Хобби такое? Это было «во-вторых», если что.

Птичник прекратил расчесывать, искоса поглядел на Лещинского.

Кровь ударила бывшему гвардейцу в голову. Во рту и на душе стало горько.

– А вот сейчас ты меня обидела, – процедил он. – И чем же я заслужил такой удар по яйцам?

– Не смотри на меня оленьими глазами, иначе действительно двину, – парировала Натали. – Думаю, если бы я врала тебе, то это могло бы оказаться куда более болезненным ударом.

– В чем твоя проблема?

Натали подняла руку, отстраняя птичника, который снова взялся было за расчесывание.

– Я хочу уйти из Санатории, – сказала она тихим, но твердым голосом. – Хочу отправиться в путешествие по речной долине. Один старый человек как-то сказал, что моя кровь хоть и разбавлена, но в ней все же ощущается дух полноводной Колорадо. И сейчас, когда я в смятении, когда разум затуманен, этот дух, доставшийся от предков, подсказывает, что я должна сделать.

– Нати… – выдохнул Лещинский, он почувствовал себя так, будто ему на шею набросили петлю. Один рывок – и финита.

– Херувимы ничем не ограничивают нашу свободу, – Натали знала, какие доводы может привести Лещинский, поэтому опередила его. – Нет такого закона, который бы предписывал нам находиться в Санатории постоянно. Со мной пойдет Майк, он разделяет мой порыв, и ты… и если бы ты пошел с нами… – Натали осторожно погладила его пальцы. – Я была бы очень рада.

Лещинский улыбнулся. От души немного отлегло.

– Мы пойдем, – пообещал он. – Обязательно пойдем. Но после спектакля.

…Вечером в Купальне собралась почти вся компания.

Жанна, Ли и Старшая встречали гостей и надевали им на шеи леи – венки из цветов, позаимствованных на парковых клумбах. На девушках были бикини и яркие парео, подвязанные на бедрах в виде юбок. Их волосы были распущены и украшены сиреневыми ложноорхидеями.

Сон-Сар нарядилась в саронг сливового цвета, завязав его на груди, а на голову нахлобучила зеленый человеческий парик. Все мужчины, включая Гарреля, Зорро, Олта и Сылта, облачились в гавайские рубахи и шорты. Только Тарбак приперся в своем неизменном черном костюме. Он с обреченным видом наклонился, позволив Старшей набросить на шею венок.

Сквозь купол матово светила Сфера и ее звездная свита. Вокруг бассейна Карл расставил кадки с растениями, по полу разбросал собранные на берегу озера ракушки. Впрочем, после того, как Сон-Сар порезала ступню осколками одной из них, ракушки пришлось смести в дальний угол зала. Зорро принес в Купальню шезлонги и складные стулья, их застелили полотенцами. Стол украсили цветами и светильниками.

Над бассейном мерцали голограммы с пальмами, кафешками и танцами на песке. Горели с полсотни ароматных свечей. Звучала ритмичная музыка.

Карл, который успел основательно принять на грудь до прихода гостей, отплясал вместе с Жанной и Старшей сложный танец, в котором сочетались и традиционные гавайские мотивы, и элементы хип-хопа. Сон-Сар, покачивая в такт перебинтованной ступней, с легкой завистью в пылающих глазах следила за танцующими.

Затем все уселись за стол. Рекой хлынуло виски, ром, игристое вино, интерферентная брага, коктейль «Огни Ареалов», нгенская жгучая шипучка.

– Прохвессор, скажи-ка мне, как философ философу, – обратился Карл к Семенычу, – ну разве мы не в раю?

– Полагаю, мы заслужили право быть здесь, – ответил Семеныч, распиливая ножом куриную грудку, запеченную с сыром и ананасом. – Каждое поглощение фагом я бы приравнял к смерти. Каждое извержение из нутра фага, не за столом будет сказано, – к новому рождению. Мы шли по кругам инопланетного ада, совершая поступки, быть может, не всегда хорошие и правильные, но мы оставались личностями, невзирая на все трудности. Поэтому нам было даровано кармическое вознаграждение. Вы, конечно, можете меня пожурить. Мол, о какой карме ты, старый коммунист, ведешь речь, когда твои ученые степени были получены за работы по материализму и эмпириокритицизму. Но вы не станете мне возражать. Корсиканец был сволочью и в душе людоедом, он получил свое. Нам же воздалось за то, что терпели. От каждого – по способностям, каждому – по заслугам. Не знаю, как вы, но я противоречий здесь не вижу, все соответствует материалистической парадигме…

Позднее настало время горячих признаний.

– Друзья мои! – Семеныч обнял Сон-Сар и Гарреля. – Как же я благодарен фагам! Если бы не они – я бы никогда не познакомился с такими замечательными людьми и нелюдьми! Я так счастлив быть с вами! Вы теперь – моя семья. Моя настоящая семья!