Читать книгу "Логово снов - Либба Брэй"

Пронзенная горем, Адди решила, что жажда ее достаточно сильна, чтобы сварганить заклятие. Она написала свою мольбу на бумаге, запечатала лавровой веточкой и отпечатком большого пальца на крови и оставила в дупле старого вяза, как положено делать всякому, кто желает услуг от мира духов, – так она прочитала в книге.

Все, что ей было нужно, – это увидеть своего Элайджу еще разок, поговорить с ним…

В общем, она все сделала и стала ждать.

Война принесла и другие беды. Те, кто убирал трупы с полей, занесли на виргинские просторы тиф. Фермеры укладывались целыми дворами. Как-то знойным летним утром боль опоясала Адди по животу, а к вечеру она уже металась в горячке. Комната качалась и рябила у нее перед глазами, а потом она очутилась в странно бесцветном мире, где ее обступили духи – она чувствовала, как они надвигаются. Там стояло одинокое кресло вроде трона, и на нем восседал высокий серый человек, и плащ у него был весь в тяжелых иссиня-черных перьях. Нос у него рос длинный и крючковатый, губы были тонки, а глаза – черны, как бездна колодца.

– Аделаида Кассия Проктор. Ты искала моей аудиенции.

Никакой аудиенции Адди не искала, кроме как у своего Элайджи, и о том честно сказала.

– Сначала тебе придется говорить со мной. Задолго до того, как твои предки наводнили эту землю, я уже был. Полярная звезда лила свой свет мне на лицо. От ее народа происходит моя власть. Эта нация кормится сама собой. Какие мечты! Какие амбиции!.. И у меня есть мечты. И амбиции тоже есть. Я чувствую ваши желания у себя на языке. Идем со мной, дитя.

И Адди пошла за человеком в цилиндре через лес, где вороны обсели ветки, будто живые листья. Там, где шел ее спутник, трава желтела и жухла, на глазах становясь сухой и хрупкой.

Наконец они пришли на старое кладбище на холме. Могиле Элайджи не сравнялось еще и трех месяцев; последний принесенный Адди букет одиноко вял на ней.

– Что ты готова отдать, чтобы увидеть Элайджу еще раз? – спросил седой.

– Что угодно.

– У каждого выбора есть последствия. Нужно поддерживать равновесие. За то, что дается, забирается что-то другое. Подумай как следует о своих желаниях, Аделаида Проктор.

О своих желаниях Адди думала каждую ночь, пока тихонько плакала в подушку, так, чтобы сестра, Лилиан, мирно спавшая рядом, ничего не услышала. В шестнадцать лет Аделаида потеряла любовь всей своей жизни. Мальчик, обещавший стать ей мужем и отцом ее детям, лежал теперь в шести футах под глумливой сладостью летнего клевера. Нет, выбор свой она давно уже сделала.

– Что угодно, – повторила она, и человек в цилиндре улыбнулся. – Можно мне увидеть его, сэр? Пожалуйста, приведите его ко мне!

– Ты получишь своего Элайджу – со временем, – сказал тот. – А теперь спи. Ибо ты молода, и многочисленны твои дни. Но помни: отныне ты принадлежишь мне, Аделаида Кассия Проктор. Когда придет время, я напомню про обещание, которое ты сегодня дала. Про твой обет верности мне.

Он прижал большой палец ей ко лбу, и она упала спиной назад, в могилу, и все никак не могла перестать падать.

Адди проснулась со страшным желанием пить и на мокрых насквозь простынях. Лихорадка переломилась. За окном, на бледно-золотом пергаменте зари круглилась восковая печать луны. Но где же Элайджа? Тот человек обещал… Шли дни, а Элайджа не приходил, и Адди уже было уверилась, что ее обет – всего лишь болезненный сон.

А потом начались знаки.

То она находила свой дневник открытым на странице, где писала об их с Элайджей любви. То теплый ветер врывался в окно и приносил его запах, такой сладостный, солнечный. То лунной ночью ей чудилась музыка с заросшего высоченной травой поля – легкий шепот песенки, которую они пели вдвоем. И ромашки… она находила их на своей стороне кровати, на сундучке с приданым или рядом с музыкальной шкатулкой. А однажды, сняв с вешалки фартук, она сунула руку в карман и вынула ее всю в восковых белых лепестках. Только Элайджа знал, что из цветов она больше всего любит ромашки. Мать обвиняла, что так она пытается привлечь к себе внимание, но Адди-то знала, что все эти маленькие радости – от Элайджи. Даже за гробом он помнил о ней. И счастье ее не знало границ.

Лихорадка еще раз наведалась к Прокторам – наверное, решила отомстить. Убравшись наконец неделю спустя, она забрала с собой отца Адди и ее младшего брата, двух слуг, жену и крошку дочь бригадира.

Равновесие…

Адди была на похоронах, бледная и молчаливая, страшась того, что натворила, и того, что еще только грядет. Той же ночью кто-то прошептал ее имя, так нежно, что она проснулась с еще не просохшей слезой на щеке. Луна за окном истекала ярким светом в пелене облаков; соловей тренькнул, предупреждая.

Снова имя – легкое, как лунный свет. Аделаида, любовь моя. Я здесь.

Купаясь в серебряном блеске, Элайджа стоял на краю поля. Он вернулся к ней, как седой и обещал. Адди побежала за ним, за мерцающим светлячком меж деревьев, на старое кладбище, мимо надгробных камней – и прибежала к могиле. Шепоты кружили в сентябрьской тьме вокруг них. Холодно было там, так холодно… Элайджа сиял, как монетка в пруду, прекрасный ее возлюбленный, но что-то могильное теперь было в нем. Травы вплелись в истончившиеся волосы, тени окаймили глаза и заострили скулы. Рубашка плакала кровью, там, где пуля сделала свое жестокое дело.

– Ты призвала меня, любимая.

– Да, – в глазах половодьем поднялись слезы. – И я заплатила за тебя большую цену.

– Разве ты не знаешь, что с каждой отданной ему душой растет его сила? Что ты теперь связана с ним навсегда?

Адди ничего не понимала. Разве Элайджа не счастлив?

– Я сделала это, чтобы мы могли быть вместе навеки.

– Мы и будем. Потому что теперь мне не упокоиться без тебя. Я должен любить тебя до самой твоей смерти.

Рот его раскрылся в крике. Жуки полезли оттуда и черви, и прочая гробовая дрянь. В кронах деревьев заорали вороны – будто захохотали, жестоко и холодно. Эта тварь перед нею была не Элайджей, не тем Элайджей, которого она целовала под солнцем. Он был чем-то уже совсем другим, и она ничего из этого не хотела. Аделаида пустилась наутек. Она бежала и бежала, мимо памятников и пугал, назад, в безопасную гавань кровати, где безопасности больше совсем не осталось.

Наутро, окинув взглядом одеяло, она завопила, и вопила так громко, что проснулась сестра. На простыне валялась дохлая мышь, безглазая и со всеми внутренностями наружу – лежала на коврике из побуревших ромашковых лепестков.

Адди прочла кучу книг, выучила кучу заклинаний. В полночь она пошла к могиле Элайджи и выкопала то, что от него осталось. Она отломала суставчик пальцевой кости, вытащила зуб, отрезала прядку волос и взяла пригоршню могильной земли. Она положила их в железную шкатулку и сотворила обряд, привязывающий его дух ко всему этому, чтобы он больше не мог к ней прийти, не мог навредить.