Читать книгу "Пересекая границы - Оксана Панкеева"

Он оказался в незнакомом месте. Этот сад с обилием благоухающих цветов он еще никогда здесь не встречал. Хотя, возможно, это место он уже видел, просто оно выглядело по-другому. Возможно, в прошлый раз эти пышные жасминовые кусты были разноцветными кубиками в человеческий рост, а мраморные статуи — мертвыми воинами, и эта шелковая трава — синей прозрачной водой…

— Иди со мной, — раздалось у него за спиной. Он обернулся. На белой ажурной скамейке сидела Патриция и с улыбкой протягивала к нему руки. Она была в одном корсете, нежно-кремовом, как рояль в отеле Лютеции, и изящных туфельках на босу ногу. Ее глаза звали, губы манили, открытое тело вызывало неудержимое желание. Она всегда была такая, подумал Кантор. У нее всегда была эта Сила. По ней все сходили с ума, правда, поначалу в переносном смысле. Не из-за ее красоты, а из-за того, что она вызывала желание. У любого мужчины. Даже сейчас, когда я стою перед ней, зная о ней все, я не могу удержаться. Или все-таки могу? А надо ли? Как сказала Азиль? «Если вы вместе упадете в Лабиринт, там ты будешь сильнее». А как я должен воспользоваться этим? Убить ее? Или наоборот? Это же Лабиринт, здесь все иначе… Если бы она просто нападала, было бы понятно, а так… что я должен делать?

Она поднялась и подошла к нему, обняла и прижалась к нему всем телом. Он содрогнулся, чувствуя, что одежда на нем куда-то исчезла, что в глазах у него темнеет, и что бороться с древнейшим инстинктом не остается сил. Он сжал ее в объятиях и впился в ее губы, рывком сдирая с нее кремовый корсет…

Саэта видела, как они медленно шли навстречу друг другу, шаг за шагом, по пути срывая с себя одежду и не отрывая друг от друга неподвижного взгляда. Они шли долго и медленно, словно преодолевая какое-то невидимое препятствие. Они сошлись у стола и слились в долгом поцелуе, жадно лаская друг друга, как изголодавшиеся любовники после долгой разлуки, а Саэта смотрела на них с отвращением, оцепенев настолько, что даже позабыла закрыть глаза.

Кантор схватил ведьму и посадил на стол.

— Патриция, — глухо проговорил он, одной рукой продолжая ласкать ее, а другой расстегивая штаны. — За что же ты меня так, любимая?

— Ты был мне не нужен, — ответила Патриция, выгибаясь в его объятиях. — Ты был бесполезен. От тебя не было никакого толку, но могли быть неприятности.

— Ты меня не любила, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он, останавливаясь и глядя ей в глаза. Она испуганно вздрогнула и тоже остановилась. — Ты не можешь лгать в Лабиринте, — пояснил он. — Особенно мне. Сука ты, Патриция. И никудышняя актриса.

И тут же вокруг послышались аплодисменты. Мраморные статуи сада спрыгивали с постаментов и превращались в живых женщин, и все радостно аплодировали и выкрикивали: «Так ее, так ее, стерву! Из-за нее ты возненавидел нас всех, а мы ведь ничего плохого тебе не сделали, мы ведь любили тебя!»

Он оттолкнул ее от себя и крикнул:

— Уходи! Я тебя не люблю! Я тебя не хочу! Девочки, идите ко мне все, я помню вас и вы мне нужны!

Она упала на траву и вдруг с пронзительным криком вспыхнула и превратилась в золотую пыль, усыпавшую землю.

Саэта видела, как они занимаются любовью на деревянном столе и слышала, как Кантор что-то шепчет, наклоняясь к ушку своей страшной партнерши. А потом он, не отрываясь от своего занятия, вдруг скользнул рукой за голенище, выхватил нож и одним коротким движением вонзил ей в живот. Ведьма закричала, выгибаясь в предсмертной судороге и обвисла в его руках. Кантор вырвал нож, бросил его на пол и с новой силой набросился на уже мертвую женщину, вскрикивая и содрогаясь в любовном экстазе.

Женщины окружили его, радостно крича и пытаясь обнять все одновременно, отчего он в конце концов не устоял на ногах и получилась куча мала. Он узнал некоторых из них — это действительно были женщины, которых он когда-то знал и любил. И они все стремительно раздевались. «Ну и подвиг мне предстоит! — подумал он, хватая первую попавшуюся и падая с ней в высокую мягкую траву, пахнущую летом. — Может, в Лабиринте это все иначе?»

Он любил их всех, по очереди, до полного изнеможения, пока не наступил момент, когда он просто упал и не мог даже шевельнуться. Тогда они все засмеялись и вернулись на свои постаменты, снова превратившись в мраморные статуи.

Саэта с ужасом смотрела, как обезумевший Кантор таскает по столу истекающий кровью труп, переворачивая по-всякому и меняя позы после каждого раза, размазывая кровь по своему телу и заливая стол и коврик на полу.

Ей казалось, это продолжалось целую вечность и будет продолжаться бесконечно. Времени действительно прошло уже много — сквозь открытую до сих пор дверь было видно, как садится солнце, и очень хорошо ощущалось, как крепчает к ночи мороз. Она уже подумывала о том, что хуже — замерзнуть здесь за ночь, или все-таки попробовать добраться до ножа, рискуя привлечь к себе внимание сумасшедшего, когда Кантор, наконец, выбился из сил и оторвался от своей мертвой партнерши. Он с трудом сделал несколько шагов, буквально выпал в открытую дверь и скатился с крыльца.

Кошмар закончился.

Саэта несколько раз глубоко вдохнула, приходя в себя и унимая нервную дрожь, и попыталась привстать вместе со стулом и передвинуть его в сторону стола. Передвигаться вместе с тяжелым стулом было занятие не из легких, но вполне выполнимое. Гораздо труднее было дотянуться до ножа руками — для этого пришлось опрокинуться вместе со стулом на бок, больно ударившись головой и чуть не сломав себе плечо. Закоченевшие пальцы не слушались, нож то и дело выскальзывал и его приходилось нащупывать заново, но в конце концов ей удалось освободиться от веревок, хотя это и заняло немало времени.

Саэта размяла и растерла онемевшие руки, подобрала с пола одежду ведьмы и нашла в ее кармане свой пистолет.

Взвела курок и осторожно вышла на улицу. Кантор по-прежнему лежал там же, у крыльца, и не подавал признаков жизни.

— Кантор… — всхлипнула Саэта и подняла пистолет. — Прости.

Она целилась долго, хотя промахнуться было практически невозможно. Долго стояла с пистолетом в руках, уговаривая себя стрелять, вспоминая инструкции, напоминая себе, что он сам ее об этом просил, объясняя себе, что он действительно сошел с ума и никаких сомнений в этом быть не может… А в голове билась одна-единственная мысль: «А если нет? А если он опять очнется, умоется снегом и, как ни в чем не бывало, попросит водки?»

Она стояла и целилась, пока не заболели руки. А потом бросила пистолет в снег, села на крыльцо и заплакала.

Ольге снится сон.

Она спускается по каменным ступеням в подземелье. Она ступает босиком по холодным и влажным плитам, и ей холодно и страшно. На ней длинное белое платье и белая фата невесты. Вокруг нее — серый потрескавшийся камень, покрытый зеленоватым мхом. Она движется по темному коридору, уходящему вглубь, и вокруг нее шуршат крыльями летучие мыши, невидимые в темноте. Она не боится ни летучих мышей, ни попискивающих по углам крыс, но ей почему-то страшно. Страх немотивированный и совершенно не поддающийся логическому объяснению. Она просто знает, что делает что-то страшное. В конце коридора мерцает свет. Она знает, что туда идти не следует, что там еще страшнее, но продолжает идти, словно кто-то ведет ее на веревочке. Это до боли напоминает много раз высмеянный Васькой Любушкиным классический сюжет фильма ужасов: «Как там страшно! Наверное, там опасно! Давайте туда пойдем!» Она идет по коридору, наполненному звуками, тоже вызывающими ассоциации со скверным ужастиком, но ей по-настоящему страшно. Свет в конце коридора приближается, в коридоре становится все светлее, она начинает видеть стоящие в нишах скелеты и вытянувшихся в почетном карауле мертвецов разной степени разложения. Они стоят неподвижно, и она проходит мимо них, обмирая от ужаса и отвращения.