Читать книгу "Нить - Виктория Хислоп"

– Увы, боюсь, что может, – ответил Димитрий.

Жесточайшие физические и психологические пытки снова стали нормой, и с этим ничего нельзя было поделать. Свободной прессы не было, демонстрации запретили, не осталось никаких способов выразить протест.

Каждое воскресенье по вечерам Димитрий с Катериной писали детям письма. Иногда мать шила или вышивала что-нибудь для них – блузку или платок для Ольги, рубашку или наволочку для Теодориса. Писать они старались весело, легко, боясь, что если будут упоминать о политике или критиковать режим, то письмо не дойдет.

Катерина с радостью послала бы детям и чего-нибудь съестного, но Димитрий уверял ее, что в Америке и Британии они и так не голодают, да к тому же соус долмадики наверняка протечет сквозь коробку.

В ноябре 1973 года, когда уже три дня продолжалась студенческая забастовка, студенты Афин подняли восстание. По любительскому радио они передали обращение к народу Греции, призывая сражаться за демократию. Студенты вышли на демонстрацию и в Салониках, чтобы выразить поддержку, но вскоре она была подавлена полицией и армией.

– Как ты думаешь, Теодорис тоже был бы там? – задумчиво спросила Катерина.

– Скорее всего, – ответил Димитрий.

В Афинах массовые демонстрации против режима вылились на улицы, и через три дня после начала студенческой забастовки ворота Афинского политехнического университета, где забаррикадировались студенты, пробил танк. В завязавшейся схватке погибло двенадцать человек, сотни были ранены.

Это было начало конца. В результате Пападопулоса свергли, а через год диктатуре пришел конец и в страну вернулось демократическое правительство. Коммунистическая партия стала легальной впервые с 1947 года и приняла участие в выборах, состоявшихся в середине ноября. Димитрий ликовал, когда она заняла несколько мест в парламенте.

Летом Теодорис с Ольгой приехали на каникулы. Они учились хорошо и оба уже строили планы, что будут делать после университета. О деньгах они могли не беспокоиться. Теодорис перевелся в Оксфорд и начал писать докторскую диссертацию по философии, а Ольга осталась в Бостоне.

В Салониках жизнь, судя по всему, налаживалась, и Димитрий с Катериной, хотя и очень гордились тем, что их дети добились успехов за границей, втайне надеялись, что, завершив образование, они вернутся в Грецию. Когда дети приезжали домой, родители то показывали им строящееся новое здание, которое должно было изменить облик города, то водили посмотреть на улучшения в городской инфраструктуре.

Вскоре Теодорису предложили место в крупной юридической конторе в Лондоне, а Ольга стала врачом в больнице в богатом пригороде Бостона, и каждый шаг их блестящей карьеры уводил их все дальше от родного дома. Летом 1978 года впервые ни один из них не смог приехать в гости. Может быть, это вышло случайно.

Вечером 20 июня, во вторник, на небо взошла полная луна, и закат над Олимпом обещал быть очень красивым. Над заливом встало золотое зарево, которое скоро потемнело и стало огненно-красным. Море переливалось сразу и серебристым светом луны, и огненным светом солнца.

В эту чудесную ночь люди прогуливались рука об руку вдоль набережной или сидели за столиками в кафе и смотрели на море, опьяненные великолепным световым шоу, которое устроила сама природа. Не нужно было ни музыки, ни разговоров: зрелища солнца и луны было более чем достаточно.

В десять часов земля задрожала. Салоники давно привыкли к таким напоминаниям о том, что земля под ними не так уж устойчива, но на этот раз дрожь не прекращалась.

Димитрий с Катериной допоздна работали в своей мастерской на улице Ирини, когда все вокруг загрохотало. Ножницы скатились со стола и с громким стуком упали на пол, Катеринина швейная машинка затряслась на подставке. Ставни захлопали, стулья попадали, рулоны ткани, сложенные у стены, раскатились, как кегли. Казалось, земля под ними вот-вот провалится.

– Любовь моя, – сказал Димитрий, хватая Катерину за руку, – мне это не нравится. Давай-ка выбираться отсюда.

Они выскочили из дома и выбежали на широкую улицу, идущую с востока на запад. Под открытым небом они чувствовали себя увереннее, но тут подстерегали новые опасности: они с ужасом увидели, как дом перед ними зашатался и рухнул. В глаза и в легкие набилась пыль.

Толчки длились недолго, однако разрушения произвели катастрофические. Несколько минут фундаменты каждого здания в городе яростно трясло, а многие из них просто не были на это рассчитаны. Вскоре наступила тишина, а затем – несмолкающий вой сирен.

Переступая через обломки рухнувшей каменной кладки, Катерина с Димитрием поспешили вниз, к площади Аристотелус. Открытое пространство казалось относительно безопасным, и там собрались сотни людей. Так они и стояли – некоторые плакали, а многие от потрясения даже плакать не могли. Вчера уже были предварительные толчки, но землетрясения такой силы не ожидал никто.

Димитрий с Катериной не остались на площади. Кое-что заботило их больше, чем собственная безопасность.

На набережной они свернули налево и побежали вдоль улицы Ники.

– Ей, наверное, так страшно в доме одной, – тревожилась Катерина.

– Надо было все же настоять, чтобы она взяла новую домработницу, – сказал Димитрий, пока они бежали по центру дороги, чтобы их не задело каким-нибудь камнем от рушащихся зданий. – Но она и слышать об этом не хотела. Ты же знаешь, сколько раз я ей предлагал…

После смерти Павлины пятнадцать лет назад Ольга жила в доме на улице Ники одна. Она ни за что не хотела расставаться с привычным видом на залив, которым могла любоваться часами. Зрелище постоянно меняющейся воды и таинственного Олимпа никогда не переставало ее завораживать. Внуки, пока не уехали, забегали к ней каждый день, и у обоих было по отдельной комнате, где они иногда учили уроки. В доме на улице Ирини было слишком тесно для двух взрослеющих детей.

Димитрий с Катериной торопливо шли по набережной, и полная луна озаряла картину разрушения. Какие-то дома пострадали сильно, какие-то остались почти невредимыми. Димитрий с Катериной взялись за руки и ускорили шаг.

Убегая с улицы Ирини, Катерина успела схватить ключ от Ольгиного дома и теперь нервно сжимала его в кармане. Когда дом показался впереди, метрах в пятидесяти, они с облегчением увидели, что он, кажется, цел.

Только подойдя ближе, они поняли, что от постройки остался только фасад. Все остальное лежало в руинах. Крыша, потолки и оставшиеся три стены рухнули.

– О господи! – прошептал Димитрий. – Бедная мама.

Не было ни малейшей надежды, что кто-то мог уцелеть под этой грудой камня, кирпича, бетона и металлических балок.

Катерина стояла рядом, онемев от потрясения. Она схватилась за руку Димитрия, чтобы не упасть, и бесполезный ключ выпал из ее руки в пыль.

– Может, все-таки есть надежда? – выговорила она наконец, когда рыдания стихли.

– Пойду поищу кого-нибудь, но к нему даже подходить опасно.