Читать книгу "Сын аккордеониста - Бернардо Ачага"

Появился какой-то тип с седыми волосами, имевший вид художника, и встал между нами. «У меня есть большое желание сфотографировать вас, чтобы потом раздать фотографии среди самых юных членов нашей организации, – сказал он, смеясь. – Так они смогут понять, в какой фазе находится наша вооруженная борьба». Он отнял у нас вилы. «Хватит, Карлос. Кому это пришло в голову разбросать по полу единственное, что у нас есть на ужин?» Он взял блюдо и стал подбирать тарталетки. Карлос принялся помогать ему. «Эти парни выводят меня из себя, Сабино, – покорно сказал он. – Если хочешь, мы можем приготовить что-нибудь на ужин. Трику очень хорошо готовит». – «Не беспокойся, Карлос. Мы немного спешим, – ответил ему Сабино. – Хотелось бы поскорее покончить с этим делом и уехать». Он сделал мне знак, и мы с ним поднялись на верхний этаж. «Подожди в коридоре», – сказал он мне и вошел в спальню, где стояли наши койки.

Из глубины коридора до меня долетели отзвуки разговора, и, пройдя туда, я увидел Хосебу с Антонио. Они курили, в комнате было полно дыма. Антонио пожал мне руку: «Я вам сочувствую. Утром я этого не знал». Я поблагодарил его. «Закуривайте», – сказал он, протягивая мне пачку сигарет. «Мы беседовали о смерти, – сообщил мне Хосеба. – Антонио говорит, что не испытывает перед ней никакого страха». – «Перед смертью? Страха? Да никакого!» – воскликнул Антонио.

Это был худой мужчина с умным взглядом. Он принялся рассказывать нам случаи из своей жизни. С детства, с восьми лет, он был пастухом. Ему с братом много раз приходилось сталкиваться с волками. Но несмотря на все это, когда они начинали размышлять о том, как живут они и как живет их отец, то чувствовали себя счастливыми. Потому что их отец работал на рудниках Риотинто. «Вы знаете, что такое ртуть? Это худший из всех минералов. Из-за жары людям приходится работать голыми, и если на их тело попадает хоть крошечная капелька, она обжигает кожу». Мы признались ему в нашем невежестве, и он рассказал нам историю этих рудников. Ими владели англичане. «А английские капиталисты просто отвратительны. Люди без сердца. Это я вам говорю. – Он глубоко вздохнул. – Ваш товарищ, Карлос, рассказывал нам, как много довелось пережить вам, баскам. Но и нам, андалуссцам, тоже немало досталось». Мы согласились, и Хосеба спросил о его семье. Антонио впервые за все время разговора улыбнулся. Он сказал, что ему повезло, досталась хорошая жена. Что он говорил дальше, я уже не слышал. Его слова вновь перенесли меня на кладбище Обабы. День подходил к концу, я уже никогда больше не увижу свою мать.

«Идите сюда», – позвал нас от дверей Сабино. Мы погасили сигареты. «Надеюсь, как-нибудь еще поговорим», – сказал нам Антонио, и Хосеба похлопал его по спине. «Что мы знаем о Папи?» – прошептал он мне на ухо. «Понятия не имею». Его лицо выражало озабоченность. «Проходите», – сказал нам Сабино. Мы вошли в нашу спальню. Там находилась девушка моего возраста, она смотрела в окно. Нам она была незнакома, и это меня встревожило. А Хосебу еще больше, чем меня. «Где Папи?» – спросил он. Сабино поспешно ответил ему: «Папи не приехал. Он говорит, что расчувствуется, потому что вы его самые любимые ученики, и посему предпочитает поручить наказание нам». Девушка у окна по-прежнему стояла неподвижно, не глядя на нас. «Хватит, Сабино», – сказал Папи. Он сидел за койками, наклонившись над тумбочкой, и что-то писал. Волосы он носил теперь зачесанными на лоб, и вместо очков у него были линзы; но глаза по-прежнему оставались маленькими, настоящие щелочки. «Поговорите с Карлосом», – сказал он Сабино с девушкой. Мы испытали огромное облегчение.

Папи пожал нам руки. «Собирайте ваши сумки, – приказал он нам. – Завтра же вы отправитесь в Биарриц. Там вы будете до тех пор, пока вам не позвонят и не скажут, чтобы вы пересекли границу. Вам предстоит осуществить одну акцию». – «Ты становишься мягче, Папи, – сказал Хосеба. – Ты с нами не поздоровался, но, прежде чем обратиться к нам, встал из-за стола». Он постепенно приходил в себя от страха, его лицо приобрело прежний цвет. «Чтобы это было в последний раз», – сказал Папи тихим голосом. На нем была светло-зеленая трикотажная рубашка фирмы «Лакост» с короткими рукавами и брюки бежевого цвета, с отутюженными стрелками; на ногах кожаные сандалии. Трудно было по внешнему виду определить род его занятий и общественный статус, но он производил впечатление человека, внушающего доверие. «Если будете продолжать в том же духе, не рассчитывайте на мою помощь», – предупредил он нас. Мы поблагодарили его. «А эта акция, которую мы должны осуществить, сложная?» – спросил Хосеба. Папи протянул нам бумагу, которую держал в руке: «Вот инструкции». Среди прочих заметок в бумаге фигурировало название одного из городков на Средиземноморском побережье. «Летняя кампания», – сказал Хосеба. «Поедете втроем. Было бы идеально, если бы Трику удалось устроиться работать на кухне какой-нибудь гостиницы».

Папи стал спускаться вниз по лестнице, мы последовали за ним. «Можно попробовать?» – спросил он нас уже в пристройке. Клубничные тарталетки лежали на полке, в большем беспорядке, чем когда я принес их, но на первый взгляд все были на месте. Папи вышел из дома, держа одну из них в руке.

Я пошел искать Трику. «Мы уезжаем», – сказал я ему. Он обнял меня. «Прими мои соболезнования. Ты нарушил правила, но хотел бы я видеть Карлоса на твоем месте. Что бы он сделал, если бы ему сказали, что умерла его мать?» Я ответил, не раздумывая: «Наверняка отправился бы на свой footing[21]. Трику рассмеялся. «Пошли собирать вещи. Хосеба ждет нас».

Вернувшись в дом, мы обнаружили Хосебу в комнате в конце коридора с Антонио. Они поставили блюдо с тарталетками и другую провизию – сыр, хлеб, банку с паштетом – на старый чемодан. «Мы не можем уехать без прощального ужина, – сказал Хосеба. – Трику, почему бы тебе не принести что-нибудь с кухни? И немного вина бы тоже не помешало». Он потирал руки в предвкушении банкета. Трику толкнул меня локтем: «Ты посмотри, какой он довольный с тех пор, как узнал, что скоро расстанется с Карлосом». Хосеба бросил в него клубникой. «Замолчи и иди на кухню».

Ужин подвел итог этому дню, такому долгому, такому значительному. Спустя неделю полиция задержала нас в экспрессе, шедшем в Барселону, и нас посадили в тюрьму. Но ненадолго: мы вновь обрели свободу через четырнадцать месяцев благодаря амнистии.

Я написал сегодняшние строки, совсем не устав. Мне придавали сил воспоминания о моей матери; мне придавало силы и то, в чем мне признался Хосеба: тексты, которые он прочтет послезавтра в библиотеке, основываются на воспоминаниях о временах нашего членства в организации. И я провел целый день перед моим белым компьютером.

Мэри-Энн с Хосебой тоже много работали. Они готовили тексты для выступления в клубе до трех часов дня. Потом они поехали в аэропорт Визалии встречать Хелен.

9

День начался звонком Лиз и Сары. «Я очень тебя люблю, daddy», – сказала Лиз. «Я тоже тебя люблю», – ответил я ей. «Знаешь, мама уже дала нам разрешение, и мы хотим знать, дашь ли и ты нам его тоже». – «Разрешение на что?» – спросил я, хотя догадаться было совсем несложно. «Наши друзья пригласили нас остаться еще на неделю в Санта-Барбаре, и нам кажется, это неплохая идея». – «Ага! Теперь я понимаю причину твоего объяснения в любви», – сказал я лукавым тоном. «Если ты нам не разрешишь, я все равно тебя буду любить, daddy». Конечно, ведь она знала, что ответ будет утвердительным. «А наша малышка Сара где-то поблизости?» – «Так как с разрешением?» – «Если мама не возражает, то я тоже не против». На другом конце провода послышались возгласы ликования. «Egun on, aita» – «Доброе утро, папа», – сказала Сара, взяв трубку. Ей нравится язык ее отца. «Ты меня тоже очень любишь?» – спросил я у нее. «Вчера на пляже мы запускали воздушных змеев», – сказала она, оставив мой вопрос без внимания. Я представил ее себе на берегу моря в зеленом купальнике, держащей в руках нити бумажного змея. Она еще минуты две рассказывала мне об этом, а потом вдруг резко прервала беседу, наспех попрощавшись.