Читать книгу "Остров выживших - Карен Трэвисс"

— Прости, Вик.

— Только не смей извиняться. — Он схватил ее за плечи и сжал, наверное, сильнее, чем хотел. — Пропади все пропадом, женщина, ну почему ты сразу мне не рассказала? Я бы… я бы обращался с тобой лучше.

— Вик, я в порядке. Я не пеку торт в честь годовщины этого, но оно и не мешает мне жить дальше. Каждый мой хороший день — это большой пинок в задницу ублюдку, который вон там сидит.

— Я не допущу, чтобы все это мусолили на суде.

— А я вот никак не могу решить, как правильнее поступить.

— Ты же не серьезно? Ты же не хочешь позволить этой мрази красоваться на суде?

— Председатель прав: нужно, чтобы люди увидели, что он понес наказание. Мне плевать — пусть все узнают, что случилось. Но то, что сделала я… Представь, какова после этого будет репутация у солдат? Мы же хорошие парни, помнишь? Мистер Обычный Гражданин не увидит во мне обычную гражданскую женщину-потерпевшую.

— Значит, никакого суда не будет. Отлично. — Хоффман кивнул, глядя на дверь в противоположной стене офиса.

Джон Мэсси, запертый в соседнем помещении, ждал своей участи. В следующие несколько минут нужно было решить, сколько ему осталось жить и как именно он умрет. Это тоже действовало отрезвляюще.

— Тебе стыдно за меня, Вик? — спросила она. — Я просто так спрашиваю, потому что если да, то ничего страшного.

— Нет, нет. Ни в коем случае.

— Ты совсем не боишься того, что во мне, оказывается, живет?

— Оно живет во всех нас, Берни.

— Я сама не верила в то, что смогу это сделать. Но как только начала, все оказалось очень просто.

Хоффман фыркнул:

— Ты думаешь, что Мэсси и прочее дерьмо терзаются подобными мыслями? Они просто грабят, убивают и насилуют. А на следующее утро просыпаются и отправляются делать то же самое.

— Так вот в чем разница между хорошими и плохими? Они делают это и в ус не дуют, а мы делаем то же самое и потом страдаем от угрызений совести? Или мы чувствуем вину, только прикончив червя, но не другого человека? Потому что я живьем разрезала на куски этих ублюдков, а они чувствуют боль точно так же, как черви. И меня не волнует то, что я причиняла им боль, — меня волнует только то, что это оказалось легче, чем я думала.

— Нам следовало поговорить об этом несколько месяцев назад. — Хоффман закрыл дверь на замок. Комната была почти пустой, ее еще не наполнили бумаги и прочие вещи, скапливающиеся в офисе, которым долго пользуются. — Сейчас меня интересует только то, что происходит с тобой, а также с другими моими солдатами. Об остальном человечестве пусть позаботится Прескотт.

— Знаешь что? Я бежала обратно в армию. Для меня армия и есть человечество. Я не хотела уподобляться паразитам, которых встречала. Это пугало меня гораздо больше, чем когда-либо пугал бой. Я даже думаю, что речь здесь совсем не о морали. Это был просто животный страх.

Хоффман пристально взглянул ей в глаза, но не осуждающе, а с грустью и сожалением; казалось, прошла вечность, прежде чем он отвел взгляд. Да, в свое время ему тоже приходилось совершать дикие вещи. Она это знала. Но он действовал под влиянием минуты, а не возвращался, чтобы хладнокровно свести счеты. Хотя она и сама не знала, что это меняет.

— Ну ладно, хватит языками болтать. — Он снова проверил свой пистолет и взялся за ручку двери. — Что ты хочешь сделать? Просто скажи.

Берни ни секунды не сомневалась в том, что Мэсси — преступник. Она не сомневалась в том, что он заслуживает смертного приговора за свои преступления — не только по отношению к ней, но и против ни в чем не повинных людей, которых его банда терроризировала и убивала. Просто в последнее время ее волновали уже другие вещи. Она чувствовала, что ее злоба и гнев постепенно ослабевают. Она уже не была уверена в том, что это действительно гнев.

«А какого черта я хочу?»

— Дай мне с ним поговорить, — попросила она.

Джон Мэсси был в наручниках. Первой ее мыслью было снять наручники, чтобы не избивать связанного человека, но внезапно это показалось ей смешным: она была сухощавой женщиной — не хрупкой, ни в коем случае, пока нет — и приближалась к седьмому десятку, а он был здоровенным мужиком вдвое моложе ее. Но в солдатах ее полка — в том числе и в женщинах — глубоко укоренилось понятие о честной игре.

«Смех, да и только».

Хоффман стоял сбоку, готовый броситься между ней и Мэсси. На мгновение в мозгу Берни промелькнула мысль о Маркусе, она вспомнила то выражение грусти, неодобрения или чего-то еще, появившееся на его лице, когда она чуть не повела себя как дикое животное, и поняла, как много для нее значит его мнение.

«Я знаю, что он прав. Стоит только оставить безнаказанным одно убийство из мести — и все начнут решать свои проблемы таким же образом. А потом наше общество развалится».

Но Мэсси должен заплатить за то, что он сделал. Именно это было фундаментом общества: обязанность отвечать за свои поступки.

Даже сейчас на лице его застыла все та же самоуверенная ухмылка. Она чувствовала его запах. Это был не запах пота. Это был просто его запах, и прошло много времени, прежде чем он перестал повсюду мерещиться ей.

— Так зачем ты сюда приперся? — спросила она. — Твои дружки наверняка тебе сказали, что я вернулась. Ты что, думал, я тебя не узнаю?

Мэсси по-прежнему казался уверенным в себе, даже почти спокойным.

— А я просто взял и пришел. Сколько еще народу вы пустили к себе, таких, которых вы не узнали, которые не оставили свидетелей? Мы уже внутри, среди вас, сука. Вы все заплатите за смерть моего брата. — Он медленно подмигнул. — А может, я пришел тебя прикончить. Просто чтобы вы, солдатня, поняли, что на вас тоже найдется управа.

— Ну и почему ты вдруг перепугался и бросился бежать?

— Решил отложить месть на завтра…

— Ну и прекрасно; значит, я перестреляю вас всех до единого, твари, чтобы быть уверенным в том, что сюда не просочилась всякая мразь, — вмешался Хоффман. — Потому что я могу это сделать.

— Ты этого не сделаешь, старый дурак, потому что уже поздно. КОГ ослаблена. Вот почему черви вас почти всех передавили. А мы будем жить еще долго, после того как вы передохнете, — мы приспособлены к выживанию. А вы — нет.

Хоффман вытащил из кобуры оружие и молча, небрежным жестом протянул Берни. У нее был собственный пистолет, но эта демонстрация должна была произвести нужное впечатление.

— Ты думаешь, твоя взяла, сучка? — прошипел Мэсси. — Я тебя не боюсь. Я тебе показал, что ты ничтожество и мы можем сделать с тобой все, что захотим. И ты этого никогда не забудешь.

Берни ощутила могучее желание нажать на курок. Но оно исчезло так же внезапно, как и появилось; вместо этого ей, неизвестно почему, захотелось смеяться. Люди совершают самые странные поступки под влиянием стресса, но это — это было озарение.