Читать книгу "Три стороны моря - Александр Борянский"

— Интересно, куда подевались мои охранники?

— Эти с дубинами? Лежат пьяные.

Тиран нахмурился.

— Не вздумай их наказывать! — приказал Дионис. — Это я, чтобы не мешали. Зато мы поговорили, вернее, ты меня слушал. Да, Писистрат, ты не избран. А может, избран. Самое глупое, на что способен смертный, — это ожидать бессмертия.

— Почему?

— Потому что, если оно дается, оно дается вдруг.

Тиран задумался. Лицо его, в противоположность недавнему смеху, сделалось грустным.

— Но получается, я напрасно трудился над сохранением «Илиады» и «Одиссеи»? Получается, они тоже не бессмертны? Я сохранил ложь?

— Конечно же нет! Это правда, но правда Аполлона. Строгая, размеренная…

— А то, что рассказал ты?

— Я ненормальный. Я говорю дикую правду. Ты же знаешь: тот, кто напьется неразбавленного вина, выбалтывает все секреты.

Писистрат покачал головой.

— Имя Диониса названо в «Илиаде» всего раз, и то будто случайно… Теперь я все вижу иначе.

— Два, — поправил Дионис. — Два раза. Один раз Дионис и один раз Бакх. Это позднейшие вставки.

— Это неправильно.

— Ничего не меняй в записанном. То, что открыл тебе я, нельзя сказать прямо. Но у тебя есть тайные мистерии в мою честь…

— Я понимаю.

— Я не сомневался. Ты догадлив, как сон Одиссея.

— Ты позволишь мне вопрос?

Дионис кивнул.

— Три вопроса, — уточнил тиран.

— Нахален, как грек, и мелочен, как финикиец.

— Благодарю тебя. Скажи, почему все обманываются, будто Дионис родился в Фивах?

— Так и есть. Только в египетских. Ты слыхал про египетские Фивы?

— Стовратный град?

— Это город храмов Ипет-Рес и Ипет-Су. Он в среднем течении Хапи, по-вашему — Нила. А на другом берегу реки, напротив — страна мертвых. Там покоятся все правители. Там покоится и Рамзес. Это та страна мертвых, о которой идет речь в «Одиссее». Но сам Одиссей там не был.

— Там родился Дионис?

— Там родился Ба-Кхенну-ф. На берегу живых. Это был второй вопрос.

— О, у меня их еще так много…

— Только один, Писистрат!

— Чей я избранный? Чей это город, Афины? Ее? Я увижу тебя снова? Чтобы задать новые три вопроса?

Дионис допил содержимое кубка быстрым глотком. Он хотел сказать, что Афины — опора Ники и Бакха, что культ Деметры нужен, чтобы никто не занял ее место, что Пелопоннес — страна Геры, и отношения Афин со Спартой, с неверной дружбой и будущими войнами, — это отношения Ники и Джуны, что на западе Марс битва за битвой создает страшный, непобедимый Рим… Что его собственное сражение с Фебби, длительное, равное, будет не в поле и не у стен, а в головах… Но он сказал лишь:

— Я жду.

— Хорошо, — покорился Писистрат. — Последний вопрос. Она умерла?

Дионис молчал.

— Елена… — осторожно пояснил тиран. — Та девушка…

— Да.

Он встал, вышел к солнцу. Тень кипариса была очень невелика.

— Это не считается! — поспешно, просительно крикнул Писистрат. — Скажи, я прошу тебя, скажи мне…

Дионис стоял вполоборота к нему.

— Столько лет, то же небо, те же птицы… Небо синее, ты молод, ты силен. Ты все можешь.

Дионис слушал.

— Ты еще счастлив? — спросил тиран.

Он так и не дождался ответа.

Спустя два часа, когда тень вновь удлинилась, когда охрана протрезвела и самый смелый охранник не побоялся явиться, волоча деревянную дубину, он нашел Писистрата сидящим на том же месте, почти в той же позе… Тиран глядел в одну и ту же точку перед собой и повторял одни и те же стихи:

«Скоро потом меж царем и народом союз укрепила

Светлая дочь громовержца богиня Афина Паллада».[67]

Наконец он увидел охранника и обратился будто бы к нему, но с чем-то совсем непонятным:

— Бог мистификации… Он сам сказал, что он бог мистификации. Как ты думаешь? Что это значит? И когда же он говорил правду?

Приложение

Песнь нулевая,

или Краткое содержание «Илиады» Гомера с комментарием действующих лиц

1. Шедевр мировой литературы всех времен и народов начинается с того, что автор просит богиню воспеть гнев Ахиллеса, который применил его согражданам «тысячи бедствий», уничтожил массу «славных героев», и не просто уничтожил, а разбросал славных героев гнить по земле, где их разлагающиеся тела сделались добычей хищных птиц и псов, — вот это душевное движение Ахиллеса автор просит богиню прославить.

Надо отметить, что богиня, воспевшая ахиллесову злость, есть неизвестная муза. Вероятно, автор предполагал, что другие боги могут потребовать музу к ответу, и не желая осложнять ей дальнейшее служение Аполлону, скрыл от всех ее имя.

Отчего же разозлился Ахиллес? Есть два варианта.

Во-первых, на девятый год противостояния в стане ахейцев разразилась эпидемия, по всей видимости, кишечного характера. Не исключено, что великий воин также оказался подвержен болезни, но благодаря изначально великолепному здоровью и материнским заботам нимфы Фетиды, сумел хворь превозмочь. Однако же кто хоть раз страдал желудком, без труда поймет и простит взвинченно-нервное состояние Ахилла, к тому же принимая во внимание уровень бытовых удобств в разбитом на чужом берегу полевом лагере.

Во-вторых, жрец Калхас, заранее заручившись обещанием Ахиллеса защитить его в случае преследования, сообщил свое мнение о причинах эпидемии. Кишечную палочку наслал на ахейцев бог Аполлон за то, что они не отдали похищенную дочь настоятеля аполлонова храма. То обстоятельство, что эту девицу взял себе в невесты вождь всех ахейцев Агамемнон и что он изъявил намерение по возвращении в Аргос ввести ее во дворец как жену вместо Клитемнестры, ни возмездия Аполлона, ни гнева Ахиллеса не отвратило. Ради спасения гибнущего войска Агамемнон отказался от новой жены, но взамен совершенно справедливо потребовал какой-то компенсации.

Мало кто замечает, что таким образом Агамемнон подписал себе смертный приговор. Спасительная идея выгнать Клитемнестру была забыта — и во дворец к себе вождь ахейского военного союза вступит год спустя обреченной жертвой давно и навсегда изменившей ему прежней жены.

(Комментарий Афины: язва от стрел Аполлона — это сильно, тонкий такой намек на авторство…)

Для прочих ахейцев решение вождя отказаться от любви было, конечно, спасительным… Но тут вмешался уже воспетый гнев Ахиллеса. «Где тебе взять награду нам, добродушным?! — закричал он. — Мы все давно поделили!»