Читать книгу "Пропавшая - Майкл Роботэм"

Дональд верил в то, что правда всегда находится посредине. Он был прагматиком. Когда Диана, принцесса Уэльская, погибла в Париже, он мне позвонил. К тому времени он уже вышел в отставку.

– Через год появится десяток книг, – сказал он. – Люди станут обвинять ЦРУ, МИ-5, мафию, Осаму бен Ладена, другого террориста, который откормится к тому времени. Будут тайные свидетели, недостающие улики, таинственные машины, украденные донесения, следы шин, отравления и беременности… Только вот что я скажу: ни в одной из этих книг, я гарантирую, не будет самого вероятного ответа. Люди хотят верить в заговоры. Они проглатывают их и говорят: «Пожалуйста, еще». Они противятся мысли о том, что кто-то близкий или знаменитый умер простой, ординарной, скучной, бытовой смертью.

Дональд хотел сказать, что жизнь сложна, а смерть – нет. Сложны люди, а не их преступления. Прокуроры и психологи интересуются мотивами. А я интересуюсь фактами: как, где и когда, а не почему. Мой любимый вопрос – «кто», сам преступник, лицо которого постепенно проступает в пустой рамке.

Эдди Баррет ошибается. Не всякая истина есть ложь. Я не настолько наивен, чтобы верить в обратное, но я могу придерживаться фактов. Я могу написать о фактах в отчете. Факты более надежны, чем воспоминания.

Таксист смотрит на меня в зеркало. Я разговариваю сам с собой.

– Это второй признак сумасшествия, – объясняю я.

– А какой первый?

– Когда убиваешь много людей и поедаешь их гениталии.

Он смеется и украдкой бросает на меня еще один взгляд.

38

Три часа назад я узнал, что Микки Карлайл еще жива. Сорок восемь часов назад яхта Алексея причалила в Остенде. У него есть гандикап, но он путешествует только по земле. Не исключено, что он уже на месте. Где именно?

Возможно, в Голландии. Они с Рэйчел жили там, и Микки родилась в Амстердаме. Но более вероятна Восточная Европа. У него там связи, а может, и семья.

Я окидываю взглядом офис профессора и вижу десяток людей, разговаривающих по телефону и смотрящих в мониторы. Они все снова откликнулись на призыв, бросили работу или взяли отгулы. Все это похоже на оперативную группу, полную энергии и напряженного ожидания.

Роджер разговаривает со смотрителем гавани в Остенде. На борту моторного судна было шесть взрослых, включая Алексея, но никаких признаков ребенка. Теперь яхта стоит на причале в Королевском яхт-клубе, самой большой гавани в Остенде, в центре города. У нас есть список членов экипажа. Маргарет и Джин обзванивают местные гостиницы. Остальные связываются с компаниями по аренде машин, бюро путешествий и железнодорожными и паромными билетными кассами. К сожалению, варианты кажутся бесконечными. Алексей мог уже затеряться в Европе.

Без ордера или постановления суда мы не сможем добраться до его банковских счетов, почтовых ящиков и телефонных записей. Нет способа проследить его заграничные переводы, хотя я сомневаюсь, что этот путь выведет нас к Микки. Алексей слишком умен для этого. Его состояние наверняка распределено по миру в офшорных раях вроде Каймановых и Бермудских островов или Гибралтара. Эксперты могут двадцать лет разбираться в отчетах и прочих бумагах.

Смотрю на часы. С каждой минутой он оказывается все дальше.

Хватаю пальто и киваю Джо:

– Пойдемте отсюда.

– Куда?

– Надо взглянуть на его дом.

Вопреки расхожему мнению, у самого богатого в цветочном бизнесе человека нет страсти к цветам и даже нет оранжереи. Участок, окружающий дом Алексея, выглядит довольно провинциально и неухоженно, он зарос кедрами и фруктовыми деревьями.

Электронные ворота открыты, и мы въезжаем на подъездную дорожку. Под шинами скрипит гравий. Дом, видимо, заперт. Башенки, крытые темным шифером, четко вырисовываются на фоне неба, словно отвернувшись от города и предпочтя смотреть на Хэмпстед-хит.

Выйдя из машины, я пытаюсь охватить здание взглядом, бегло осматривая этаж за этажом.

– Итак, мы ведь не нарушаем закон? – спрашивает Джо.

– Пока нет.

– Я серьезно.

– Я тоже.

Обходя дом, я поражаюсь местной системе безопасности. Зарешеченные окна, прожекторы, сенсорные сигнализации, опоясывающие стены. Большая перестроенная конюшня служит гаражом для десятка машин, накрытых полотняными чехлами.

Позади дома я замечаю дымок, поднимающийся от печи для мусора. Садовник крепкого телосложения, с усами, нависающими над верхней губой как ободок обруча, поднимает глаза, когда мы подходим. На нем твидовое пальто, брюки заправлены в резиновые сапоги.

– Добрый день.

Он снимает кепку.

– И вам добрый день.

– Вы здесь работаете?

– Да, сэр.

– А где все?

– Ушли. Дом продается. Я просто поддерживаю сад в порядке.

Я замечаю коробки с листьями и косилку.

– Как вас зовут?

– Гарольд.

– А вы встречались с хозяином, мистером Кузнецом?

– О да, сэр. Я чистил его машину. Он очень внимательно следил за тем, каким воском и полировкой я пользовался, чтобы не было абразивов. Он знает разницу между воском и полировкой – ее знают не многие.

– Он был хорошим хозяином?

– Получше многих, на мой взгляд.

– Но многие его боялись.

– Да, но я не понимаю почему. Вы ведь слышали рассказы, так? Что, мол, он убил брата, тела замуровывал в подвалах и другие страшные вещи проделывал. Но я говорю то, что вижу. Он всегда был ко мне добр.

– А вы не видели здесь маленькой девочки?

Гарольд чешет подбородок:

– Не скажу, что помню, чтобы здесь были дети. Хотя дом хорош для ребятенка – только посмотрите на эти площадки. Моим внучатам здесь бы понравилось.

Джо отходит в сторону, осматривая края крыши, как будто хочет найти там голубиные гнезда. Его сносит в сторону, и он едва не спотыкается о разбрызгиватель.

– А что такое с вашим приятелем: у него паралич?

– Болезнь Паркинсона.

Гарольд кивает:

– У моего дяди было то же.

Он подбрасывает еще листьев в печь.

– Если хотите купить этот дом, то вы разминулись с агентом. Она была здесь недавно, показывала все полиции. Я подумал, вы тоже коп.

– Был им. Как вы думаете, можно заглянуть внутрь?

– Мне не позволено.

– Но у вас есть ключ?

– Да, то есть я знаю, где она его прячет.

Я вытаскиваю из кармана коробку с тянучками, открываю крышку и предлагаю ему.

– Послушайте, Гарольд, у меня мало времени. Мы пытаемся найти одну маленькую девочку. Она пропала очень давно. Мне очень нужно заглянуть внутрь. Никто не узнает.