Читать книгу "Сажайте, и вырастет - Андрей Рубанов"

Меня осенило. Да, в нашей камере имелся плейер – поскрипывающий, потертый аппаратик, много раз переходивший по наследству от одного арестанта к другому, переживший десятки обысков. Иногда, на особо лютом шмоне, плейер все же изымали, но всякий раз нам удавалось впоследствии выкупить ценную вещицу. Машинка для прослушивания музыки есть в каждой порядочной хате нашего Централа. Или почти в каждой.

Трудно только с самой музыкой. Первые места в хитпарадах Матроски прочно удерживают чисто тюремные песенки. Долго слушать шансон на три аккорда лично я не умею. В свое время я даже отписал по соседям, знакомым и приятелям, попросил прислать, если есть, что-нибудь помимо «блатняка». Но отовсюду пришли обескураживающие ответы. Есть Круг, Кучин, Наговицын и много других исполнителей, но кроме – ничего.

А здесь, передо мной – шум тропического дождя! Брачные песни китов! Океанский прибой! Вот оно! Вот что мне нужно! Вот какого экспириенса жаждет душа! Вот что спасет меня от каждодневного кошмара, от зрелища шевелящейся, съедаемой паразитами, унылой человеческой массы! Шум тропического ливня! Брачные песни китов!

– Продай музыку, Степан Михалыч! – решительно предложил я.

Хватов самодовольно покачал головой.

– Шутишь?

– Продай, Степан Михалыч! – я вложил в голос всю убедительность, на которую был способен. – Продай диски! Продай песни китов! И тропические дожди! И прибой океана! И сам аппарат! Продай, Степан Михалыч!

Клетчатый посуровел и отмахнулся. Забрав со стола волшебную технику, он поспешно сунул ее обратно в сумку. Туда же последовали и брачные песни, и все остальное.

– Прекрати, это самое, говорить ерунду. Как я тебе его продам? Что ты с ним будешь делать? В камеру – не пронесешь...

– Пронесу! – воскликнул я истово. – Ты только соглашайся, а уж я пронесу, будь уверен! Через три шмона пронесу! У нас все налажено!

– Уплатишь по таксе?

– Может, и по таксе. Это – мое дело. Но пронесу – «по зеленой», отвечаю! Продай, Степан Михалыч!

– Прекрати,– буркнул рязанский человек. – У тебя и денег нет.

– С собой нет, это правда, – согласился я. – Но в следующий раз, когда ты принесешь мне том номер второй, у меня будет вся сумма!

Быстро прикинув в уме, я сообразил, что долларов семьдесят соберу за сутки. По соседям, знакомым и приятелям. И снова атаковал:

– Продай, Степан Михалыч! Продай! Будь человеком! Пойди навстречу! Войди в положение! Со мной сидят сто тридцать человек! Туберкулез, чесотка, вши, менингит, водянка, голод, обмороки! Бомжи, наркоманы, грызня, конфликты! Нервы! Продай, Степан Михалыч! Продай китов и дождик тропиков! Никто не узнает! Пронесу тихо! А в хате вечером сяду, глаза закрою, наушники надену – и отдохну! Успокоюсь! Волю почувствую, жизнь, воздух! Ну? Решайся!

Живописуя, я сам столь зримо представил себе картину прослушивания брачных песен посреди общей камеры Централа, что слезы сами собой навернулись на мои глаза.

– Прекрати,– ответил Хватов. – Не могу. Это исключено.

Терпеливый, я выдержал паузу и зашел с другой стороны.

– Ведь это первый твой аппарат, так?

– И что? Рязанский следователь никак не отреагировал на то, что я обращался к нему на «ты». Возможно, просто не заметил.

– Ты купил его,– вкрадчиво продолжил я,– научился пользоваться, разобрался в кнопках, какое-то время наслаждался, но очень скоро понял, что за те же деньги мог приобрести себе гораздолучшую технику! Я угадал?

Хватов подумал.

– В принципе, да, – ответил он. – А главное, спросить же было не у кого. Вокруг все люди солидные, а плейер – молодежное, это самое, развлечение...

– Сейчас бы ты взял лучшую модель, правда? Такую, где кнопки управления находятся не только на корпусе, но и на шнуре тоже. Так?

Клетчатый опять задумался и тут же признался, что я, это самое, попал в точку. Воодушевленный, я выхватил престижные сигареты (а «Житан» на нашем Централе курят не все, а те, кто курит, делают это не каждый день), возбудил себя дорогостоящим дымом и хладнокровно продолжал:

– Продавай, Степан Михалыч. Решайся. Я дам тебе полную стоимость. Заплачу, как за новый аппарат. А ты купишь себе такой же, только лучше! Ты потратил деньги, но только потом, пользуясь, нажимая кнопочки, ты понял, какие функции и опции для тебя необходимы, а какие – бесполезны! Только в процессе эксплуатации новой для себя техники ты приобрел вкус пользователя. И сейчас ты вполне созрел для того, чтобы обменять предмет – на лучший! Если не на более дорогой, то, во всяком случае, на тот, который соответствует твоим конкретным личным потребностям! Ты выработал культуру потребления! Пора двигаться вперед! К новым рубежам! Продай, Степан Михалыч! Продай мне свой аппарат! Возьми себе лучший! Уважай себя и свои потребности!

– Ты, это самое, прав, – пробормотал Хватов. – Но то, что ты предлагаешь, – исключено. И ты это сам понимаешь. Все. Я вызываю конвой. Будь готов.

Разочарованный, я оттолкнул от себя том номер первый, с сожалением обласкал взглядом торчащие из следователевой сумки провода наушников и в последний раз обреченно, жалобно позвал:

– Продай, Степан Михалыч! Прошу, как земляка! Как неравнодушного человека! Продай, а?

– Аппаратик не продается,– ответил следователь. Помолчал и добавил: – Как и его хозяин.

В дверном проеме появилась фигура контролера.

– Я приду завтра,– предупредил Хватов. – Принесу, это самое, том номер второй. Будь готов.

– Не забудьте диски,– снова перейдя на «вы», попросил я, вставая с неудобного тюремного табурета. – Я буду читать ДЕЛО и слушать шум океанского прибоя. Договорились?

Назавтра клетчатый борец со стрессом принес том номер два,– но не плейер. Очевидно, он всерьез испугался, что вконец одичавший подследственный арестант все-таки его уговорит.

Но вышло так, что чтение ДЕЛА мне доставило несравненно больше эмоций, чем прослушивание шумов тропического ливня.

2

Когда, изучая очередной том, я впервые засмеялся, рязанский следователь посмотрел на меня с подозрением и опаской.

– Что смешного?

– Так,– ответил я. – Кое-что веселит...

– Читаешь свои показания?

– Нет. Над своими показаниями я буду плакать. В июле Хватов снова зачастил ко мне, совсем как осенью прошлого года, в разгар следствия. Приходил по два или даже по три раза в неделю. Приносил один том за другим – а я читал и смеялся.

От страниц ДЕЛА, от аккуратно распечатанных протоколов веяло жалким интеллигентским испугом и интеллигентским же враньем, наивным и нелепым.

Босс Михаил шел здесь в первых рядах. Его допрашивали трижды, и каждый раз он что-то менял, придумывал, изобретал, отказывался от прежних оценок и суждений, лукавил и вообще, с моей точки зрения, сделал абсолютно все для того, чтобы следствие заподозрило его как прямого соучастника хищения казенных миллиардов. Хорошо, что в это же самое время допрашиваемый в соседнем кабинете фигурант Рубанов помалкивал, – иначе босс Михаил не вышел бы, спустя месяц, а до сих пор сидел на казенных нарах.