Читать книгу "Парк Горького - Мартин Круз Смит"

— Вы колебались?

— Да, — Осборну понравился вопрос. — Вы правы, я колебался, прежде чем выстрелить. Знаете, эта исповедь прибавила мне аппетита. Давайте съездим куда-нибудь перекусить.

Они спустились на лифте. Машина ожидала во дворе. Они направились к северу по авеню Америк. Судя по оживленному уличному движению, Нью-Йорк в этот час, в отличие от Москвы, еще бодрствовал. За Сорок восьмой улицей по бокам авеню потянулись прямоугольные стеклянные башни административных зданий, почти как на проспекте Калинина.

На углу Пятьдесят шестой улицы они вышли из машины, и Осборн повел Аркадия в ресторан. Их встретил метрдотель и, обращаясь с Осборном как со старым знакомым, провел к столику и креслам красного бархата. На каждом столике свежесрезанные лилии, в нишах огромные композиции из цветов, на стенах полотна французских импрессионистов, хрустальные канделябры, столы под розовыми скатертями и подобострастно склонившийся вышколенный официант. Среди посетителей преобладали пожилые мужчины в костюмах в тонкую полоску в сопровождении молодых женщин с ухоженными лицами. Аркадий все еще продолжал надеяться, что в ресторан вот-вот ворвутся Уэсли или полицейские и арестуют Осборна. Осборн спросил, что будет пить Аркадий, — тот отказался, а Осборн заказал себе «Кортон-Шарлеман» семьдесят шестого года. Не голоден ли Аркадий? Аркадий солгал, сказав, что не голоден, а Осборн заказал себе лососину на вертеле в укропном соусе с картошкой во фритюре. Столовое серебро поражало своим великолепием. «Так бы и всадил ему нож в сердце», — думал Аркадий.

— Знаете ли, через Нью-Йорк прямо-таки хлынул поток русских эмигрантов, — начал разговор Осборн. — Они пишут, что едут в Израиль, но в Риме поворачивают направо и оказываются здесь. Кое-кому из них, по мере возможности, я помогаю; вообще-то многие хорошо разбираются в пушном деле. А некоторым я ничем не могу помочь. Скажем, тем, кто в России были официантами. Разве кто-нибудь возьмет к себе русского официанта?

Вино отливало золотом.

— Вы и в самом деле не хотите отведать? Во всяком случае, эмигрантов здесь больше чем нужно. Многих из них очень жаль. Грустно видеть, как члены-корреспонденты советской Академии наук подметают школьные коридоры или дерутся за крупицы переводов. Они живут в Куинзе или Нью-Джерси, обзаводятся домиками и огромными автомобилями, которые им не по карману. Я их не осуждаю — они стараются как могут. Не каждому дано стать Солженицыным. Мне хотелось бы надеяться, что лично я кое-что сделал для популяризации русской культуры в нашей стране. Вы знаете, я финансировал целый ряд культурных обменов. Где бы был американский балет без русских танцовщиков?

— Как насчет танцовщиков, о которых вы доносили в КГБ? — спросил Аркадий.

— Не я, так донесли бы их друзья. Поразительная вещь: в Советском Союзе доносят друг на друга, начиная с ясельного возраста.. У всех руки в грязи. И называют это «бдительностью». Во всяком случае, такова цена, которую приходилось платить. Если я приглашал советских артистов в Соединенные Штаты ради доброй воли и взаимопонимания, то Министерство культуры требовало от меня информации о приглашенных. Я действительно предупреждал о потенциальных невозвращенцах, но вообще-то старался отсеять как можно больше плохих танцовщиков. У меня высокие требования. Возможно, я оказал положительное влияние на русский балет.

— У вас-то руки не в грязи, а в крови.

— Прошу вас, мы же за столом.

— Тогда объясните мне, как это американское ФБР позволяет вам, убийце и осведомителю КГБ, свободно разгуливать по городу и сидеть в ресторанах с такой публикой.

— Знаете, Ренко, я питаю огромное уважение к вашему интеллекту. Задумайтесь на минуту и, я уверен, все поймете.

С других столиков доносились обрывки разговоров. Тихо позвякивала тележка с пирожными и тортами. Осборн был в полной уверенности, что Аркадий сам найдет ответ на собственный вопрос. Понимание пришло поначалу еле ощутимо, постепенно приобретая все более определенную форму, а потом поразило Аркадия своей неотразимой логикой и бросающейся в глаза ясностью, словно глаз антилопы вдруг увидел фигуру вышедшего на солнце льва, доселе притаившегося в тени. Когда он заговорил, всякая надежда на то, что это ошибка, исчезла.

— Выходит, вы к тому же и осведомитель ФБР, — сказал Аркадий. Мысль приобрела окончательные очертания. — Вы служили и КГБ, и ФБР.

— Я не сомневался, что, кроме вас, мало кто это поймет, — заулыбался Осборн. — Было бы глупо помогать КГБ и оставлять без информации ФБР. Не расстраивайтесь — от этого Америка вряд ли становится хуже России. Это всего-навсего метод работы бюро. Как правило, бюро полагается на преступный мир, но я практически не участвую в такого рода делах. Я лишь передавал, что слышал. Я знал, что, если тот или иной слух получил высокую оценку в Москве, его по достоинству оценят и в бюро. Только для бюро эти слухи были еще нужнее. Гувер до того боялся ошибиться, что в последние десять лет жизни практически отошел от русских дел. У КГБ был свой человек в центральной картотеке, но Гувер даже не посмел провести там чистку, потому что боялся, что новость выплывет наружу. Я твердо решил сотрудничать только с нью-йоркским отделением ФБР. Как любая национальная фирма, оно держит лучших людей в Нью-Йорке, а они до умиления добропорядочные средние американцы, и им так нравится мое общество. А почему бы и нет? Я не какой-нибудь «мокрушник» из мафии и не просил у них денег. Наоборот, они знали, что всегда могут прийти ко мне, когда у самих появятся денежные затруднения. Их жены покупали мои шубы по весьма выгодным ценам.

Аркадий вспомнил рысью шубу Ямского и соболью шапку, которую хотел подарить ему Осборн.

— Я такой же патриот, как любой другой, — сказал Осборн, кивнув на столик позади Аркадия. — Или, скорее, как любой другой, который волей случая оказался председателем компании по торговле зерном, создал подставной спиртзавод в Осаке и перекачивает свое зерно в Советский Союз через тихоокеанские порты. Я даже больший патриот.

Перед Осборном появилась тарелка с лососиной, а сбоку блюдо с аппетитными ломтиками жареной по-домашнему картошки. Аркадию сводило живот от голода.

— Вы в самом деле не хотите поужинать со мной? — осведомился Осборн. — Невероятно вкусно. Ну хоть чуточку вина? Нет? Любопытно, — продолжал он, проглатывая кусочек за кусочком, — что раньше, как только русские эмигранты приезжали в Америку, они тут же открывали ресторан. Чего только там не подавали — бефстроганов, котлеты по-киевски, пасху, блины, икру, заливную осетрину. Правда, это было пятьдесят лет назад. Новые эмигранты совсем не умеют готовить, они даже не знают, что такое хорошая еда. Коммунизм вычеркнул из памяти русскую кухню. Одно из непростительных преступлений.

Осборн заказал кофе, взял с тележки кусочек торта. На десерт были взбитые сливки с цветными кристалликами сахара.

— Не хотите? А ваш бывший прокурор, Андрей Ямской, не удержался бы попробовать все, что на тележке.

— Жадный был человек, — заметил Аркадий.

— Именно. Он только этим и был занят. Еще с войны мне то и дело приходилось платить ему то за то, то за другое — знакомства с нужными людьми, мелкие промахи. Он знал, что я не вернусь в Советский Союз, и решил напоследок сорвать солидный куш — вот почему он вывел вас на меня в бане. Каждый раз, когда мне казалось, что я отделался от вас, он чуточку вас подстегивал. Правда, вы не очень-то нуждались в этом. Он говорил мне, что вы не следователь, а фанатик, и оказался прав. Видный был человек, но жадный, правильно сказали.