Читать книгу "Бальтазар Косса - Дмитрий Балашов"

Вы от меня поедете в Экс-ан-Прованс, к Иоланте Арагонской. Я слышал, что вы были близки с ней и прежде… Иоланта была связана с покойным Фламелем и занимает далеко не последнее место в нашем братстве, почти такое же, какое занимала когда-то Бланка Наваррская. С нею вы можете говорить о наших делах совершенно откровенно. И обратите внимание на ее младшего сына, графа де Гиза! Он недавно помолвлен с дочерью герцога Лотарингского, не имеющего наследников мужского пола… Иного я вам не скажу, увидите и узнаете сами!

Помните утверждения гностика Валентина, что существует три вида людей? Плотские люди, или толпа, простецы, душевные люди, способные к познанию, и, наконец, духовные люди, или пневматики, способные к познанию собственно Бога и истинному спасению. Я не утверждаю, конечно, что этими третьими являются только аристократы. Скажем, тот же Фламель должен быть отнесен именно к этой, высшей категории, но все-таки чаще всего аристократы духа рождаются в аристократических семьях, и вы сами являетесь примером тому! Во всяком случае не забывайте, что в ваших силах, как полагаю, и в ваших интересах, премного ускорить (или же замедлить!) процесс проникновения Сионского братства во все поры политической и духовной организации европейского мира, который ждет этого, который, дабы не погибнуть, должен подчиниться власти избранных, власти единой организации, тайной, но более могущественной, чем власть римских первосвященников!

– Ваша светлость! – возразил Косса, решив титуловать де Бара его светским званием, как герцога. – Рыцари Сиона посвятили меня во многие тайны учения тамплиеров и… – Он замялся, но хозяин замка подхватил и понял его мысль на лету.

– Я понимаю вас! – тотчас возразил де Бар. – Многое из того, что было открыто вам, очень трудно принять так сразу. Многое, и приняв, не стоит сообщать простецам! Вас беспокоит эта фраза, кажется, из Евангелия от Фомы: «Я умер только с виду. Это другой был на моем месте, и выпил желчь и уксус. Они побили меня тростником, но крест на своих плечах нес другой, Симон. На другого надели терновый венец. А я лишь улыбался их неведению».

Увы, мессер Белланте, ежели вы позволите мне вас так называть, ложь во спасение, принятая некогда альбигойцами, существовала всегда, а легендам, как правило, народы верят больше, чем самой действительности! Я не зря вам напомнил гностика Валентина! Повторяю, мы представляем собою касту избранных! И вы вольны присоединиться или не присоединиться к ней, хотя, в последнем случае, вам надлежало бы забыть все сказанное нами до сих пор и забыть навечно!

Я лично больше верю в кровь, – продолжал он задумчиво, – в наследственное благородство, ежели хотите, в породу! Я не согласен также с салическим правом, вытащенным на свет Божий нашими парижскими правоведами. Зачастую наследственные черты именно по женской линии передаются полнее всего. Сестра Карла Злого Бланка, или Бланш, как мы ее называем в своем кругу, недолгая супруга Филиппа VI, владела и алхимией, и астрономией, знала массу оккультных наук. Именно она откопала Николя Фламеля, и во всем была выше своего братца, который только и сумел подавить бунт мужиков, а затем нелепо сгореть в собственном замке… Династия Капетингов так или иначе обречена! Проклятие Жака Моле тяготеет над нею. А с детьми и внуками Иоланты на престоле Франции вновь побеждает кровь Меровингов, древних королей, владельцев Жизора. И в это я верю! И потому намерен усыновить младшего сына Иоланты, графа де Гиза, и передать ему после моей смерти герцогство Баруа, а с рукою дочери герцога Карла он получит и Лотарингию.

И еще одно! – прибавил де Бар, подымаясь с кресла и тем показывая, что беседа приблизила к концу. – По дороге в Экс-ан-Прованс вы сможете навестить своих братьев. Старик Гаспар хочет хотя бы узреть вас еще раз перед смертью. Утешьте его! Повидайтесь с братьями и племянниками. Но о том, о чем говорилось тут, никому ни слова! Это, к сожалению, не совет, а приказ!

Косса встретил всю свою собравшуюся воедино семью в замке де Бронкаса, мужа сестры. Было много шума, смеха, поцелуев и даже слез. Но уезжал он оттуда с тяжелым чувством. Груз чужой тайны мешал ему быть самим собою, а милые лица близких – постаревшей сестры, высохшего, уже готового к смерти Гаспара (действительно ждал и, верно, сразу после его отъезда умрет) были овеяны тенью последнего прощания. В глубине души он чуял, что видит близких в последний раз.

С Микеле они уединились в день отъезда в глубине дальней аллеи сада.

– Я должен тебе сказать! – затрудненно начал Бальтазар…

– Не надо, брат! – прервал его Микеле. – Я все знаю, и не сужу, ни тебя, ни ее! Что было – было. И, знаешь, я даже не считаю это изменой. Мы слишком одна семья! И без тебя мы бы до сей поры сидели в тюрьме в Неаполе!

Они кинулись в объятия друг к другу, судорожные объятия расстающихся навсегда братьев, вновь и тоже навсегда поверивших дружбе и любви.

– Помнишь мать? – шептал Микеле. – Помнишь нашу Искию? Я и сейчас не могу забыть тамошнего дома, и этой синей воды вплоть до далекого Везувия!

Он плакал, и у Коссы тоже неволею защипало в глазах.

Сестру он на прощание прижал к своей груди.

– Спасибо за сына! – прошептала она. – Спасибо за то, что ты сделал его кардиналом, а не пиратом! – И прибавила, отстраняясь: – Мы гордимся тобою, Бальтазар! Нам всем будет тебя не хватать!

Он мог бы, конечно, пригласить своих наезжать к нему в Авиньон, мог бы, но не сказал. Он знал уже, что никогда туда не поедет.

LV

Залитый солнцем луг, стройные ряды тополей, уходящие вдаль, и далекие холмы с виноградниками, разграфленные оградами из густого колючего кустарника. В отверстые ради теплого весеннего дня широкие окна, на террасу дворца свободно вливается ветер, несущий ароматы весенних полей и леса, далекие звоны колоколов, еле видного храма и тоже далекое, протяжное мычание пасущихся стад. Сюда, на веранду, вынесены тяжелые столы и готические стулья с высокими резными спинками, на одном из которых сидит, лучше сказать «восседает», уже немолодая сановная дама. Впрочем, под слоем белил и румян понять, сколько ей лет, невозможно. Только твердый очерк властного лица да руки… Ах, эти руки лилейной белизны, но, увы, слегка сморщенные, слегка увядшие руки выдают возраст властной красавицы. На ней длинное, по моде времени, свободно облегающее платье, с рукавами-буфами, широкими у плеча, но узкими и короткими к запястью. Платье из струящегося бесценного шелка византийской работы. Лоб ее, опять же по моде, высоко подбрит и украшен снизкою крупных жемчужин. Волосы в тугих косах, перевитых нитями мелкого речного жемчуга, уложены в золотую сеть. Ожерелье из лалов и топазов, со вставкою черных жемчужин, украшает грудь. Пальцы ухоженных рук унизаны драгоценными перстнями, где и рубины, и яшма, и большой, величиною с лесной орех, алмаз, и даже римская камея, вделанная в серебро. Госпожа эта, свободно откинувшаяся в кресле, бросив руки на львиные подлокотники, – Иоланта Арагонская, вдова покойного Луи II Анжу, первая дама нынешнего королевского двора, точнее – королева-мать, по значению своему и влиянию на юного дофина, женатого на ее дочери, всячески утесняемого англичанами. (Герцог Бургундский, Жан, еще не убит на мосту Монтера. Это произойдет осенью 10 сентября, и его смерть спасет Францию от порабощения. Это уже близко, но так же неизвестно, как и вообще неизвестно грядущее. Вдова Луи II Анжу должна нынче опасаться всех.)