Читать книгу "Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский"

я представлю вам моих людей, кавалер.

Началось знакомство с прибывшими, всех, конечно, Волков не запомнил. Последним к нему подошёл фон Клаузевиц. Волков обнял его и сказал негромко:

— Спасибо вам, друг мой, большую услугу вы мне оказали, собрав всех этих господ.

— Людей было бы в два раза больше, — отвечал ему Георг фон Клаузевиц со скептической миной на лице, — не повесь вы Шоуберга на заборе. Многие господа из-за этого отказалась ехать.

Волков кивнул понимающе и повторил:

— Всё равно вы сделали очень много. Я не ожидал.

***

Всё-таки госпожа Ланге была умницей. Волков и не знал, а она положила в телегу бочонок вина. Хоть и не очень хорошего, но вина. А ещё, когда он собирался, велела зарезать свинью самую большую и освежёванную тушу этой свиньи тоже велела класть в обозную телегу к вину. Словно знала, что кавалеру придётся встречать знатных гостей, многое другое нужное для хорошего стола положила. Умница.

Кашевары рубили свинину большими кусками и жарили её на углях. Выбили у бочки дно, разливали вино. Но людей для такой небольшой бочки оказалось много. Офицеры, рыцари и оруженосцы быстро выпили всё вино и перешли на пиво. Половина свиньи не продержалась долго, но к вечеру все перезнакомились, а как обед перешёл в ужин, так он превратился в совет. И ни пиво, ни вино помехой ему не стали. Волков пил немного и был почти трезв.

— И как же мы будем воевать? — Спросил у него один из молодых рыцарей, который только что приехал из города.

Вопрос был важный, все замолчали, даже совсем молодые люди из оруженосцев и свиты господ. Только тогда Волков заговорил:

— Господа, я искренне признателен вам, что вы пришли по моей просьбе, но это не значит, что я допущу разброда и глупого многовластия. Хоть вы мне не вассалы, а я вам не сеньор, но прошу вас всех решения мои принимать неукоснительно и не оспаривать их. Те, кто считает себя в деле войны опытнее меня, пусть сразу об этом скажет.

— Вряд ли есть тут кто опытнее вас, — за всех сказал Брюнхвальд. — Думаю, что даже ротмистр Рене с вами в опыте не поспорит.

— Нет-нет, — сразу сказал Рене, — у меня всего девять кампаний за плечами, мне с вами, кавалер, не тягаться.

Но это было и так понятно, Волков боялся, что барон начнет что-либо говорить, будет его старшинство оспаривать, он среди собравшихся был самым знатным, но барон тоже его поддержал:

— Никто не оспорит ваше руководство. И первая победа ваша над горцами свидетельство, что воин вы опытный.

Больше никто ничего не говорил, этим кавалер был удовлетворён, он добавил:

— Отныне мои пожелания, господа, прошу воспринимать до конца кампании как пожелания отца или старшего брата. Не иначе! Кто с сим не согласен, тому надобно поутру из лагеря отъехать.

— Это мудро, — сказал барон фон Дениц.

И этим очень порадовал Волкова, ведь барон среди местной знати был большой авторитет.

— Да, это мудро, — повторил за ним Брюнхвальд.

И все остальные господа с этим соглашались, в знак согласия поднимали кубки с пивом. Он тоже поднял свой кубок. Если бы ещё не болезнь и не дрожащие пальцы, можно было считать себя счастливым человеком.

Это было признание его командиром. И он был горд. Вот только, кажется, ему нужна была новая порция микстуры, но он готов был потерпеть. Ну не станет же он пить лекарства при всех! Что подумают эти знатные молодые люди, если он начнёт тут пить лекарства. Нет, он потерпит до конца ужина.

Глава 49

На бочки были положены доски-днища из телег: таковы были столы. По периметру столов, на вбитых кольях натянуты полотнища от палаток, чтобы защитить сидящих от холодного ветра — таковы были стены. Разожжены костры для тепла — таковы камины и печи. Так пировали и совещались господа офицеры и господа кавалеры. На столах блюд и тарелок нет, на всех бы их не хватило, поэтому решено было совсем не ставить, чтобы никого не выделять. Прямо на досках лежат куски жареной свинины, сыры, хлеба́, рубленый лук, яблочная горчица в плошках и пиво в простых кружках. Всё без излишеств, по-военному. Все были уже сыты.

***

— Так что, дадим сражение тут? — Спросил Рене, когда с вопросом старшинства было решено.

— Нужно обязательно дождаться пушек, — сказал фон Финк.

— Да, дождёмся орудий, тогда можно будет и подраться, — соглашались другие.

— Надо будет подготовить позицию, — предлагали третьи.

Волков молчал, слушал предложения и молчал. На первый взгляд казалось, что офицеры и рыцари говорят дело. Вот только, видно, нечасто дрались они с чёртовыми горцами. А уж он-то их повидал, не раз сталкивался, знал, как они дерутся. Если на удобном месте дать им построить свою баталию в сто человек в ряд и в шесть рядов в глубину, так их будет не остановить. Ощетинятся пиками, копьями и алебардами, как железный ёж, поставят арбалетчиков и аркебузиров по флангам, так и покатятся под барабанный бой вперёд — медленно, но неотвратимо. Как двинется эта «коробка» из людей, так и будет идти безмолвно, только барабаны будут бить да сержанты кричать. И эта масса народа опрокинет на своём пути всех, кого встретит. Ни арбалеты, ни аркебузы, ни даже пушки в расчёт принимать горцы не будут, никакие потери их никогда не останавливали. Живые переступят через павших и своим приставным шагом продолжат путь дальше.

Единственные, кто эту их баталию в поле останавливал, так это ландскнехты или соотечественники Рохи с их крепкими терциями.

А кто у него был? Солдаты Рене и Бертье? Солдаты фон Финка? Волков усмехнулся про себя. Горцы, наверное, и не заметили бы ни тех, ни других. Прошли бы по ним, как по пшеничному полю. Хорошие солдаты были у Брюнхвальда, так их было меньше сорока. Нет, всё то, что предлагали другие, никак для победы не годилось.

И предложения, наконец, стихли, все ждали его решения. Те, что сидели от него вдалеке, склонялись над столами, чтобы увидеть его, когда он начнёт говорить. И он начал. Говорил громко, чтобы все его слышали, даже те, кто сидел на конце стола.

— Господа, коли дождёмся тут горцев, так проиграем неминуемо, даже все наши молитвы Господу нас не спасут. Не допущу я, что бы самые храбрые люди графства, а другие не посмели бы кинуть вызов свирепым горцам, — эта фраза вызвала одобрительный гул среди рыцарей, — и лучшие мои друзья-офицеры погибли на этом холодном берегу. Не подарю