Читать книгу "Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт"

Траурные речи произносились с импровизированной трибуны, поставленной на Манеже. Перед трибуной стояли три гроба. Горбачев выступил достойно и, слава Богу, коротко. Елена Боннэр выступила с трогательным и эмоциональным призывом к терпимости; речь ее произвела тем большее впечатление оттого, что в прошлом она так часто выступала со словами страстного осуждения. Боб Страусе, новый американский посол, без приглашения взобрался на трибуну, чтобы процитировать Патрика Хенри: «Дайте мне свободу, или дайте мне умереть!» – блестящий жест, которому позавидовали его профессиональные коллеги из Европы. Один ветеран-афганец продекламировал стихи собственного сочинения. Православный хор пел великолепно: бас годился бы для исполнения роли «Бориса Годунова». Какой-то раввин прочел нараспев на иврите кадиш по еврею Кричевскому. Я надеялся, что теперь русским антисемитам – псевдоказакам и прочим – будет труднее утверждать, что евреи всегда были врагами России.

Все время, пока произносились речи, какой-то пожилой офицер в мятой военной форме стоял один перед гробами, крестился и кланялся.

* * *

Когда траурная процессия двинулась к Ваганьковскому кладбищу, к нам подошел Козырев, российский министр иностранных дел, и с большим чувством сказал, что Ельцину передали о том, как Джилл помогала раздавать продовольствие защитникам Белого дома. Россия никогда не забудет поддержки, оказанной ей Англией и ее премьер-министром в момент кризиса.

Толпа двигалась медленно, бодро и соблюдая полный порядок. В воздухе царила атмосфера серьезности, подъема, но не трагедии. Распорядители – многие из них ветераны-афганцы – были вежливы и действовали умело. Дисциплинированные группы людей самых разных возрастов взялись за руки, чтобы разделить толпу на части, которыми можно было бы управлять. Распорядители заранее предупреждали нас о трамвайных линиях и рытвинах, чтобы мы не споткнулись. Мы чувствовали себя в гораздо большей безопасности, чем во время похорон Сахарова, когда милиция вела себя гораздо неопытнее.

Люди в процессии рассказывали друг другу о том, что они пережили на баррикадах. Те, кто там не был, оправдывающимся тоном объясняли, что им, к сожалению, помешало присутствовать. Многие критиковали Горбачева за его ошибки и нерешительность. Однако они признавали также, что именно он положил начало всему процессу. Все считали, что с коммунистической партией покончено. В противоположность сценам, имевшим место возле Белого дома в середине недели, приятно ощущалось отсутствие мстительности и шовинизма. Поразительно многие участники процессии говорили о перспективах, открывающихся теперь перед ними для занятия собственным бизнесом. Какой это будет иронией судьбы, думал я, если последняя революция XX века окажется революцией предпринимателей.

Полный бородатый мужчина, лет тридцати, шагавший рядом со мной, был в прошлом кадровым офицером военно-химических войск. Теперь он был специалистом по истории имперского офицерского корпуса конца века. Он провел на баррикадах три ночи и преподнес мне миниатюрный русский флаг, чтобы я приколол его на пиджак (позже бельгийский посол сказал мне, что я приколол его вверх ногами). Людмила Доронина, маленькая библиотекарша, шагавшая по другую сторону от меня, потом заглянула в посольство на чашку чая и принесла пачку листовок, выпущенных тогда защитниками Белого дома.

Маленькому старичку, который упорно пытался рассказать старый политический анекдот, приказали замолчать и проявить больше уважения к покойным.

Когда траурная процессия шла вдоль набережной, суда на реке приспустили флаги и просигналили гудками. Процессия остановилась возле Белого дома, чтобы выслушать речь Ельцина. Мы находились слишком далеко, чтобы видеть и слышать его. На само кладбище мы с Джилл не попали: через толпу теперь было не протолкнуться. К тому времени, когда мы закончили шествие, оказалось, что мы провели на улицах города семь часов.

* * *

В посольстве распространились слухи, впоследствии подтвердившиеся, что Горбачев запретил коммунистическую партию и ушел с поста ее генерального секретаря.

Мне позвонили из Лондона из редакции «Дейли мэйл»: у них есть фотография моей жены, стоящей на танке и размахивающей флагом. Они хотят получить интервью. «Опишите мне, как выглядит моя жена», – попросил я. «Блондинка, в теннисных туфлях», – ответили мне. «Тогда это не моя жена», – сказал я.

Те же чопорные телевизионные дикторши, которые в понедельник оглашали декреты хунты, теперь читали указы Ельцина, все с тем же видом истуканов. К ужину пришел Майкл Гэвин с Игорем Геращенко. Прошедшая неделя уже казалась каким-то нереальным сном.

На протяжении последующих месяцев люди спрашивали друг друга при встрече: «Где вы были 19 августа?». В первой половине 1991 года Би-би-си показала блестящий телевизионный сериал «Вторая русская революция». После путча продюсеры с удивительной быстротой подновили его. Новая часть была готова к концу сентября. Мы пригласили на предварительный просмотр фильма некоторых главных героев: Александра Яковлева, Лаптева, Черняева и политического советника Горбачева, Шахназарова с женой. Они вели себя как дети на пикнике, вновь переживая августовские события с прежним энтузиазмом; это был настоящий праздник воспоминаний.

Незадолго до событий этого августа Шахназаровы и чета Пуго отдыхали в одном и том же крымском санатории, который отделяла от дачи Горбачева маленькая бухта. За день до путча отдыхающие видели, как войска охраны окружают дачу. «Что вы собираетесь делать?» – спросили они солдат. В ответ те рассмеялись. Телефон Шахназаровых был отключен с самого начала, и они оказались без связи. Госпожа Шахназарова проводила время, фотографируя суда, блокировавшие бухту, на тот случай, если такое свидетельство когда-нибудь понадобится. До того как все началось, она видела Пуго, прогуливавшегося по пляжу со своей внучкой. Девочка говорила: «Ты самый лучший дедушка в мире». Черняев полагал, что даже на этом этапе событий Пуго все еще не имел представления о том, что происходит; его самоубийство было поступком честного человека, оказавшегося в сетях событий, над которыми он не был властен.

Яковлев подтвердил слух о том, что авиационная часть под командованием Шапошникова готовилась бомбить Кремль в случае нападения на Белый дом. Учитывая тенденцию современного сверхточного оружия не попадать в цель, а поражать какой-нибудь объект поблизости, я мысленно спрашивал себя, так ли уж разумно было настаивать на том, чтобы оставаться в здании посольства. В следующий раз, когда кто-нибудь захочет бомбить Кремль, нам может просто не повезти.

Лаптев беспокоился, что заговорщики воспользуются судом над ними как публичной возможностью для оправдания своих действий. Адвокаты уже пытаются изобразить их как достойных людей, действовавших в интересах своей страны. Я заметил, что адвокаты для того и существуют. Лаптев возразил, что, судя по моим замечаниям, я совсем не понимаю Россию.

Заговорщиков суду не предавали. К тому времени, когда они год спустя были выпущены из тюрьмы, в глазах тех, кто еще помнил, кто это такие, они были чуть ли не героями. Другие сожалели о том, что правосудие не свершилось.