Читать книгу "Обезьяна приходит за своим черепом - Юрий Домбровский"

Ганка посмотрел на Ланэ. Толстяк грустно и даже виновато усмехался, но глаз с Ганки не спускал. Его лицо изображало страдание, но было спокойно и даже светло.

- Идите к Гарднеру, - повторил он настойчиво и дотронулся до его плеча. - Тот знает больше, чем я. Сегодня приедет доктор, и тогда все разъяснится.

Глава пятая

- А, летучий голландец, пришел! - приветствовал Гарднер Ганку. - Ну, вовремя, вовремя, ничего не скажу, вовремя! А ну-ка, идемте. - Он провел его в кабинет и широко распахнул двери. - Вот, полюбуйтесь, черт знает что такое! - сказал он недовольно, входя в комнату. - Свиной хлев. Меня интересует, жена что же смотрела? - Он быстро прошел к столу, поднял засохшую корку, недоуменно поднес ее к лицу, положил обратно, щелкнул пальцами, отряхивая их, и повторил: - Черт знает что! Ужей развел, старый осел! И жил ведь в таком болоте! Я бы, кажется, и часа не выдержал. Ганка, ну-ка...

Ганка в кабинет не прошел. Он стоял на пороге, смотрел на Гарднера и улыбался.

- Ну, так что же? - обернулся к нему Гарднер.- Попробуем все-таки разобраться в этом хламе. Во-первых, где у него тут бумаги?

Улыбка Ганки стала шире, определеннее; он прошел в глубину комнаты, открыл деревянный шифоньер и вытащил тугую кипу бумажных листов.

- Ага, - сказал деловито Гарднер. - Вот оно самое. А ну, давайте, давайте сюда!

Он быстро стал перелистывать рукописи и даже фотографические снимки.

- Но это что-то старое, помеченное тридцать девятым годом, - черепа да кости. На иное он был и неспособен. - Он перевернул еще несколько листов. О, вот это другая материя! - сказал он.

Вынул акварельный портрет и прищурился, приглядываясь.

С пестрого листка ватманской бумаги улыбалась красавица. У нее было круглое лицо, большой лоб и сильно подчеркнутые линии скул. Взгляд у красавицы этой был прямой, простой и дикий. Художнику очень хорошо удалось выражение этой неподвижной и спокойной отчужденно-сти. Сразу можно было догадаться, что вот этим взглядом, устремленным в пространство, и еще какими-то приемами, тонкими, неуловимыми, но создающими сразу же особое настроение, худож-ник подчеркивал особую задачу этой своей работы. Вероятнее всего то, что красавица эта не была списана с натуры, что не портрет это даже, а именно только рисунок. И в то же время тонкость линий, твердость карандаша, а потом и акварель придавали этой картине вид, силу и достовер-ность портрета. И еще одно бросалось в глаза - красный цвет. Красавица была красная, как пион. Он не был особенно интенсивен, этот цвет, и человеческое лицо не делалось от него страшным или смешным.

- Красотка! - повторял Гарднер. - Глаза-то, глаза-то какие! Так и съел бы! А что это он ее словно красными чернилами облил?

- А это красная леди, - пояснил Ганка и тоже наклонился над рисунком.

- Хм! - усмехнулся Гарднер. - Что красная, то верно, а вот что леди, то... - Он стоял, присматриваясь. - Папуаска какая-то! Но глаза, глаза... черт!

- Видите ли, - любезно сказал Ганка и наклонился над Гарднером, - это последняя находка профессора. Он все собирался опубликовать ее и откладывал. Ее откопали в Северной Англии.

- То есть как? Такую и откопали? Да кто же зарывает таких красавиц? Он нарочно не понимал Ганку.

- Да нет, нет, - мягко сказал Ганка, - не ее, конечно, а ее череп и кости.

- Ах, кости! - разочарованно протянул Гарднер. - Ну, кости меня интересуют только служебно. И вот по костям он эту красавицу и составил? Красная-то, красная почему? - захохотал он вдруг. - Так, для большей дикости, что ли?

- Нет, - сказал Ганка, по-прежнему не замечая тона Гарднера, - у нее были красные кости. В могилу, понимаете, горстями насыпали какую-то минеральную краску, особую глину, кажется. При жизни эти люди красили тело в багровый цвет. После смерти этой женщины они этой же краской наполнили ее могилу. Мягкие части разложились, ну а кости впитали этот порошок и окрасились в него. Профессор назвал этот склеп "Красная леди".

- Ага, - сказал Гарднер, все еще присматриваясь к рисунку, - ну а для чего же понадоби-лась профессору эта "красная леди"? Он собирался что-нибудь доказать ею?

- Видите ли, - сказал Ганка, - в этом случае был обнаружен полный скелет. Антропомет-рические измерения дали совершенно новую картину. - Он на минуточку остановился, но Гард-нер внимательно и неподвижно посмотрел ему в лицо, прошел за стол, отодвинул кресло и сел.

- Да, да, - сказал он, - новую картину. Какую же именно?

- Оказалось, - сказал Ганка, - что этот скелет более родствен по своему строению одной из индийских народностей, недавно обнаруженных на отрогах северных Гималаев, чем любой из европейских.

- Ага, - заинтересованно подхватил Гарднер, - вот оно что? Ближе к индусам? А в это время на территории Германии жил... - он щелкнул пальцами, припоминая, - ну, какой черт жил там в это время? Все забываю его фамилию...

- Гейдельбержец, - подсказал Ганка.

- Ага, тот страшный, с обезьяньей мордой, что стоит в институте. Значит, в Европе, в частно-сти в Германии, жили вот такие уроды, а в Индии... - Он помолчал, наклонив голову, и о чем-то подумал. - Здорово, сказал он, наконец, удовлетворенно. - Каждому по заслугам. Умный старик... Ну хорошо, будем смотреть дальше.

Опять они раскрывали шкафы, вынимали и клали на стол кипы фотографий, исписанных тетрадок, каких-то вырезок, выписок и протоколов.

Вытащил Ганка и несколько папок из благородной черной кожи, с золотым тиснением на ней, дипломы и грамоты заграничных университетов, академий и обществ. Гарднер и смотреть их не стал, бегло полистал и бросил.

Затем вытащил длинный пергаментный пакет, очень толстый, запечатанный черным сургучом. Он был зачем-то крес-накрест обвязан зеленой атласной ленточкой, и Гарднер сильным движени-ем оборвал ее и бросил. Потом распечатал конверт и тряхнул его. На стол посыпались голубова-тые, желтые, фиолетовые и просто белые листки. Все они были исписаны мельчайшим игольча-тым почерком. Ганка поднял с полу упавшую обложку, в которую они были уложены внутри конверта. "Письма моей невесты'', - прочитал он вслух.

В глазах Гарднера вспыхнул веселый огонек.Он поднял один сиреневый листок и понюхал его.

- Духи! - сказал он. - Ай да старик! Ну ладно, это все в ту же кучу.

А Ганка между тем стоял и вглядывался в другой листок, где буквы стояли так тесно, а строчки так близко друг к другу, что и прочесть-то его можно было не сразу.

Письмо было датировано самыми первыми годами нового века, и город, который стоял около даты, Ганка знал хорошо. Это был большой славянский город, около которого профессор обнаружил своего нашумевшего моравского эоантропа.

Вглядываясь в микроскопические буквы этого неизвестного ему девичьего почерка, в текст, написанный по-немецки, он ясно почувствовал, что это писала какая-то его соотечественница. Было много ошибок, в строении фразы чувствовался недостаток слов. А некоторые слова - "милый, дорогой" - и вовсе были написаны по-чешски. Он перевернул листок и в конце прочел короткое чешское имя. Почти машинально он подошел к углу стола, локтем бесцеремонно отодвинул Гарднера, который бегло просматривал и бросал с размаху в угол старые записные книжки, бормоча под нос что-то такое: "В огонь, в огонь, это в огонь!" - и взял в руки всю эту кипу.