Читать книгу "Место для нас - Фатима Фархин Мирза"

– Прекрасно, – сказал ты, знаком давая птичке понять, что все закончилось, но та не улетела.

Я слегка ударил себя по щеке, чтобы произнести таубу, покаянную молитву.

– Только ты способен посчитать дьявола прекрасным.

Ты улыбнулся и искоса взглянул на меня. Я усмехнулся. Мы поладили. Возможно, потому, что желали разделить страх перед Богом и, следовательно, верность его законам. Я недостаточно сделал, чтобы показать вам, что Бог, прежде всего, милостив.

– Хорошо провели время? – спросила Лейла, когда мы нашли ее в условленном месте.

– Да. – Ты ответил раньше, чем я успел открыть рот, и повернулся к мальчикам, игравшим в футбол на улице. Они были босы, и многие казались совсем детьми. Лейла и Хадия хотели поискать на рынках кольца, а Худа – ожерелье.

– Можно я лучше поиграю с ними? – спросил ты, показывая на мальчишек. Они сделали ворота, сложив кирпичи. Один из мальчишек подпрыгнул и забил гол головой. Остальные радостно завопили. Ты спросил меня. Тебе не было безразлично, как твои поступки подействуют на меня.

– Да, – ответил я. – Иди.

И я прищурился, когда ты, казалось, шагнул прямо к солнцу.

Много лет назад, на свадьбе, ты сказал мне, что хочешь поздороваться с Кемалем и Саифом, с младшими братьями Али. Аббас погиб за несколько недель до этого. Я беседовал о пустяках с сидевшим рядом человеком и вдруг сообразил, что прошло довольно много времени, но ты так и не вернулся, а братья Али уже уселись рядом с отцом. Я что‐то заподозрил и слегка встревожился и потому, извинившись, отправился на поиски. Тебя не было на парковке. Тебя не было в туалете. И как раз когда я взял с подноса стакан сока манго и, прихлебывая его, оглядывал зал, дверь лифта, ведущего в остальную часть отеля, открылась, и оттуда вышла Амира Али.

Она улыбалась себе, словно в одиночку открыла тайну вселенной. И выглядела настоящей красавицей, потому что обладала не только красотой юности, но и чем‐то непередаваемым – манерой держаться, которая еще не была элегантностью, но только обещанием таковой. Она быстро шла по залу, и я сообразил, что ни у кого из гостей на свадьбе не было дел там, куда нужно было подниматься на лифте. Какое‐то внутреннее чувство подсказало мне не двигаться. Потому что скоро появишься ты.

И ты появился. Виновато огляделся, но, когда вошел в главный вестибюль, глянул на себя в зеркало, и твои губы расплылись в широкой улыбке, словно ты был поражен возможностями, которые была готова предложить тебе жизнь. Я тоже был поражен и в тот момент точно понял, что происходит и какой будет моя роль в этой истории.

Я никому не скажу. Даже Лейле. Ты проскользнул в главный зал и вернулся на свое место и к тому времени, как пришел я, даже набрался наглости сказать:

– Где ты был? Пропускаешь свадьбу.

Ты был потрясающим лжецом и одновременно ужасным. Ужасным потому, что никто тебе не верил, а потрясающим потому, что никто не возражал: ты был обаятельным и привлекательным, даже когда обманывал нас.

Я позволил этому продолжаться. Вы были детьми. Это должно было пройти, или эти отношения тебя бы изменили. На некоторое время ты действительно изменился. В те годы мы почти не разговаривали, но я наблюдал перемены в твоем поведении и даже втайне испытывал чувство благодарности. Мне была по душе девушка, которую я видел в мечети или на мероприятиях. «Пусть их чувства подрастут», – думал я в полной уверенности, что ты завоюешь ее привязанность. Я надеялся, что она будет той, которая спустит тебя с небес на землю и даст тебе будущее, на котором ты сумеешь сосредоточиться. Ты действительно выбрал в общинном колледже программу, по завершении которой, когда ты переведешься, мог поступить на курс подготовки к медицинскому факультету, и я был доволен.

– Пожалуйста, – говорила Лейла, – он не создан для этих занятий. Только зря потратит время и измучится.

– Не я заставлял его выбирать эти курсы, – раздраженно отвечал я.

– Может быть. Но ты никогда не поощрял другие его занятия. Никогда не позволял думать, что для него может быть приемлемым и другой путь.

– Довольно! – кричал я.

Она отступила. Я орал часто, но никогда – на нее. Я попытался коснуться ее, но она отвернулась.

Поэтому, когда Лейла пришла ко мне и рассказала, что происходит между тобой и Амирой Али, я не сказал о том, что видел много лет назад и что всегда это знал. Лейла настояла на том, что для тебя и для нашей семьи это ничем хорошим не кончится. Она была права, если оценивать, что допустимо, а что нет. Но я оказался в затруднительном положении. Я положил начало тому, что в основе жизни нашей семьи были вера и традиции. Я установил правила, соблюдения которых мы ожидали от каждого из вас, показал примеры, в надежде, что вы будете им соответствовать. В нашей семье, в культуре нашего дома и в наших религиозных принципах существовали понятия правды и лжи. Есть грехи. Есть неизменная приверженность вере. Но когда Лейла пришла ко мне, оказалось, что именно я попал в ловушку. Я создал четко выстроенные границы, чтобы помочь нам жить в этом мире и идти вперед, и вот я вижу, как ты, мой сын, пренебрег ими, и у меня не хватало мужества поддерживать те правила, которые я сам же установил.

– Ты права, – сказал я Лейле, потому что она была права. Из всех поводов для недовольства собой два связаны с твоей матерью, и этого я ей не простил – даже сейчас. Первый – ее приезд к Сииме Али, когда она рассказала обо всем. И второй – когда ты вернулся к свадьбе Хадии, она попросила меня не подходить к тебе, опасаясь, что ты не окончательно решил остаться или можешь уйти снова, и если бы не Хадия, не захотел бы иметь с нами ничего общего. Ясно, что она винила меня в твоем уходе из дома. А я, тоже виня себя, не мог возразить или защититься. Я слушал и слушал, и к тому времени, как пошел тебя искать, было уже слишком поздно.

– Муженек, – окликает меня Лейла, когда я выхожу в сад, – ты бы взял куртку.

Я продолжаю идти, делая вид, что не слышал: теперь это преимущество моего возраста. Я могу игнорировать все, на что не желаю отвечать, а если меня в чем‐то обвиняют, показываю на уши. Сад, деревья, трава. Чаще всего я брожу по инерции, но иногда словно прихожу в себя, и тогда каждая травинка становится единственной, особенной травинкой. Всю свою жизнь люди молятся о том, чего никогда не получат. Есть и такие (среди них и некоторые мои друзья), которые утверждают, что, может быть, души вообще нет. И Создателя нет. Мой собственный сын однажды сказал мне нечто подобное. Но я смотрел на это небо с тех пор, как был ребенком. И в самых потаенных глубинах души меня всегда трогало то, чего я не мог постичь самостоятельно, и если это не моя душа пробуждается при виде величия моего Создателя, тогда что?

– Ты меня не одурачишь! Готовишься уйти и потихоньку готовишь себя!

Это голос Лейлы за спиной. Я вздыхаю и оборачиваюсь. Она держит мою куртку.

– Успокойся, Лейла.

– Рафик, если тебя не станет, я останусь одна.