Читать книгу "Французская волчица — королева Англии. Изабелла - Элисон Уэйр"

Орлитон произнес перед собранием лордов и простолюдинов горячую проповедь. «Безумный король погубит свой народ», — предостерег он, а затем прокомментировал стих «Горе тебе, земля, когда царь твой — отрок», ссылаясь на инфантильные замашки Эдуарда II. Он высказался за то, чтобы исполнить пожелания граждан Лондона, а для тех, кто ожидал, чтобы Изабелла вернулась к мужу, упомянул о возможных последствиях для нее этого поступка, если Эдуарду II позволят вернуться к власти: он заявил, что в руках короля ее жизнь никогда не будет в безопасности, и ее неизбежно постигнет смерть. В завершение епископ призвал собравшихся подумать, хотят ли они видеть королем отца или сына, и признать принца, а Эдуарда II отвергнуть.

«Долой короля!» — выкрикнули лорды и народ разом.

Следующим говорил Стратфорд, иносказательно вопрошая, что случится с телом, «если голова слаба», и развив тему, ранее использованную Орлитоном: «Голова моя! Голова моя болит!» Когда он закончил, снова встал Уэйк, простер руки и спросил у народа: согласится ли он на низложение короля?

«Быть по сему! Быть по сему! — кричал народ. — Пусть правит сын! Этому человеку более нами не править!» Только архиепископ Мелтон и епископы Лондонский, Рочестерский и Вустерский высказались в пользу короля. Если у Эдуарда еще остались какие-то друзья, то они, устрашенные, промолчали.

Народ сказал свое слово, и теперь оставалось только выполнить формальности. Церемонию низложения начали с проповеди архиепископа Рейнольдса перед Парламентом, на текст «Vox populi, vox Dei!» («Глас народа — глас божий!»). Он напомнил собранию, что подданные короля страдали от гнета слишком долго, и раз уж по их воле короля следует низложить, значит, такова же и воля Бога.

«Такова ли воля народа?» — вскричал Уэйк.

«Быть по сему!» — снова проревела толпа, шумно выражая одобрение и размахивая руками.

«Ваш голос был явственно слышен здесь», — произнес архиепископ. Затем он официально возвестил, с позволения вельмож, духовенства и народа, что Эдуард II отрекается от короны в пользу своего сына. Собрание разразилось оглушительными криками радости.

Затем перед Парламентом были зачитаны «Статьи низложения» — очевидно, заранее составленные по инициативе Стратфорда, без сомнения, по указаниям королевы и ее совета. Их также встретили с большим одобрением. Эдуарда обвиняли во многом: в некомпетентности, неумении править и нежелании следовать добрым советам; в том, что он позволил дурным советчикам взять над собою верх; в том, что позволял себе недостойные дела и развлечения; в преследовании Церкви; в том, что казнил, ссылал, заточал и лишал наследства многих именитых людей своей страны; потерял Шотландию, Ирландию и Гасконь; нарушил коронационную присягу, требовавшую соблюдения справедливости; разорил королевство и оказался неисправимым из-за своей жестокости и слабости, без всякой надежды на улучшение.

Видимо, после речи Рейнольдса в зал привели принца Эдуарда. Его приветствовали кличем: «Узрите вашего короля!» При виде красивого юноши лондонцы единодушно и громогласно объявили его своим государем с криками «Ave, Rex!» Затем лорды с большим достоинством опустились на колени, принося ему оммаж. Было замечено, что Мелтон и те три епископа, которые говорили в защиту Эдуарда II, в этом не участвовали. После этого все собравшиеся встали и запели гимн «Слава, хвала и честь».

Присутствуя при всем этом, Изабелла «выглядела так, словно вот-вот умрет от горя», и то и дело разражалась слезами. Было ли это политической уловкой, фикцией, чтобы показать всем, будто она по-прежнему верная жена своего мужа? Либо она просто дала волю эмоциям, осознав, что все ее замыслы осуществились, и теперь ей наконец ничего не угрожает? Вероятнее всего, тут сказалось и то, и другое. Было бы слишком большим упрощением утверждать, что она просто проливала крокодиловы слезы. Что касается Мортимера, то он после этой знаменательной сессии поторопился уехать, чтобы заказать для своих сыновей парадные одежды к предстоящей коронации.

* * *

Но имелось одно обстоятельство, препятствовавшее успешному завершению дела. На душе у принца Эдуарда было, конечно, смутно при таком повороте событий; Бейкер уверяет, что его «сбили с пути старшие и вынудили присоединиться к мятежу против отца», — хотя, разумеется, у него не было никакого выбора. Он любил мать и сочувствовал ей, он издавна ненавидел Деспенсеров и, возможно, признавал необходимость низложения отца. Тем не менее ему крайне не хотелось принимать корону при живом отце. Соответственно, видя слезы матери и неверно определив их причину, он попытался утешить ее, пообещав, что не примет корону, пока отец сам, добровольно, не предложит ее. В течение трех последующих дней никому не удалось разубедить его.

Поскольку сомнения в законности недавних постановлений все еще оставались, для того, чтобы внести в вопрос ясность и успокоить принца, было необходимо убедить короля отказаться от короны в пользу сына, тем самым продемонстрировав, что он санкционирует решение Парламента. И вот 16 января новая депутация из тридцати особ, возглавляемая Орлитоном[115] и представляющая все сословия и институции страны, была направлена в Кенилворт, чтобы довести решение народа до Эдуарда II и убедить его согласиться на формальное отречение. По просьбе королевы из списка делегации исключили францисканцев, чтобы им не пришлось присутствовать при сообщении столь болезненных известий королю, который всегда был очень благосклонен к ним. Эта подробность выказывает лживость тех историков, которые уверяют, будто Изабелла к тому времени очерствела и растеряла все добрые чувства; этот случай вполне согласуется с более ранними примерами ее доброты и показывает, что даже в тех обстоятельствах она еще испытывала какое-то сострадание к мужу.

Депутация прибыла в Кенилворт к 20 января, когда Орлитон, Стратфорд и Бергерш имели предварительную частную встречу с Эдуардом, которого привели к ним, «одетого в черное». Он явно был в возбужденном, эмоционально неустойчивом состоянии, но Орлитон не отказал себе в удовольствии проявить свою ненависть к королю в потоке грубых оскорблений. Обращаясь к Эдуарду, он гневно перечислил весь перечень его преступлений, «пригласил» отречься и предупредил его, что народ может отказать его детям в праве наследовать и обратиться к другому роду, не королевской крови, если он проявит упорство; подразумевалось, что Парламент вполне может избрать королем Мортимера. Однако, продолжал он, если король уступит, его сын будет наследовать ему, а он сам сможет впредь жить в почете.

Очевидно, Эдуард был слишком расстроен или слишком глуп, чтобы сообразить, что Изабелла никогда не позволит лишить принца наследства, и угроза была попросту блефом; впрочем, даже если он это и понял, в его положении рисковать не приходилось. Горько плача, он сдался без дальнейших пререканий ради будущего своего сына.