Читать книгу "1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов"

Питье чая всегда волновало царя куда больше, чем судьба страны! Да и вообще, надоели все эти родзянки, протопоповы, треповы и прочие со своими прогнозами, вопросами и предупреждениями! Через 12 дней после доклада Родзянко, 22 февраля, самодержец уехал в Ставку. В Могилеве он чувствовал себя куда более комфортно, чем в столице. Тишина, свежий воздушок, птички поют. А также устоявшийся быт и прогулки по расписанию. Царь с интеллектом дворника вообще любил попилить дрова, поубирать снежок, поохотиться на кошек, а потом попить с кем-нибудь чайку на пару. «Мой мозг отдыхает здесь, – писал он жене. – Здесь нет ни министров, ни беспокойных вопросов, заставляющих думать»[57].

А что касается «противоположных сведений», то эта фраза лишний раз доказывала, что самодержец до самого конца не понимал, что происходит, и понятия не имел, как он всем надоел. Еще в декабре 1916 года английский посол в Петрограде Бьюкенен советовал царю «восстановить доверие народа». А тот, к удивлению собеседника, тут же перефразировал вопрос в благоприятном для себя ракурсе: «Должен ли я вернуть доверие своего народа, или народ обязан восстановить мое доверие к нему?»[58] Комментарии, как говорится, излишни…

«Высшая степень безнравственных побуждений»

Слова «продразверстка», «спекуляция» и «твердые цены» прочно вошли в наше сознание как атрибуты советской власти. Бесплатный отъем хлеба якобы появился в годы Гражданской войны, а борьба с перекупщиками расцвела в условиях плановой экономики. Однако на деле все эти сомнительные «инновации» были внедрены еще при Николае II, а большевики просто позаимствовали все «лучшее» у царизма!

«Состояние напряженного затишья» – именно такими словами официальные сводки описывали положение на русско-германском фронте в феврале 1917 года. «Обе стороны находятся настороже, интенсивно нащупывая силы друг друга и возводя новые фортификационные укрепления», – сообщали СМИ. В действительности эти обтекаемые фразы не отражали реального настроения, состоявшего из усталости от бессмысленного кровопролития вкупе с растущим недовольством действующей властью. А в перерывах между «возведением фортификаций» русские и немецкие солдаты на фронте интенсивно братались друг с другом и обменивали водку на шнапс. Настоящие бои стали такой редкостью, что писать в сводках было практически нечего. Так, за всю первую неделю февраля «Нижегородский листок» упомянул лишь одно значимое «событие» на фронте: «В ночь с 4 на 5 февраля противник выпустил четыре газовых волны на участок нашей позиции между деревнями Семенки и Дубровка южнее озера Вишневское». И больше ни слова… Все надежды, по крайней мере у руководства страны, в тот момент были связаны с Западным фронтом и возможным вступлением в войну Соединенных Штатов. Народу же предлагали «потерпеть еще немножко, еще чуть-чуть…».

Между тем экономическое положение в стране ухудшалось с каждым днем. Все больше продуктов становились дефицитными, цены и безработица безудержно стремились вверх. В начале 1917 года из свободной продажи окончательно исчез сахар, уступивший место заменителям вроде суррогатной карамели. В стране начинался транспортный коллапс. Так, с 1 февраля перестали ходить пассажирские поезда на линии Нижний Новгород – Москва. Решение мотивировалось нехваткой вагонов и загрузкой полотна военными эшелонами. Желающим отправиться в столицу предлагался «альтернативный транспорт»: телеги и сани! Из-за нехватки продовольствия начался голод, охвативший многие регионы страны.

В Нижегородской губернии хуже всего обстояли дела в Балахнинском, Горбатовском, Семеновском и Макарьевском уездах. Сотни людей пухли от голода и умирали. 6 февраля в Нижнем Новгороде состоялось многолюдное совещание по продовольственным делам, на котором присутствовали губернатор Алексей Гирс, глава Нижнего Новгорода Дмитрий Сироткин, представитель Министерства земледелия Н. Н. Малышев, председатель губернской земской управы П. Ф. Демидов, прокурор окружного суда и другие чиновники. Была озвучена ужасающая статистика. Дабы избежать массового голода, губернии требовалось до начала навигации получить 800 тысяч пудов (по-современному 12 тысяч тонн) хлеба.

«Между тем в наличности запасов нет, а ждать помощи свыше не приходится», – констатировали собравшиеся. Неизвестно, кого подразумевали нижегородские чиновники под «помощью свыше», самого Господа Бога или же царя, но решение приняли по-детски простое. Раз денег все равно нет, а хлеб нужен, надо отнять его бесплатно! Совещание постановило: «До 20 февраля произвести разверстку хлеба среди крестьян и землевладельцев». В отношении же тех, кто не отдаст зерно добровольно в срок до 1 марта, было приказано произвести реквизицию, иными словами, насильственное изъятие. Впрочем, некоторые присутствующие предлагали и более радикальные меры, а именно немедленно и безотлагательно произвести всеобщую и безвозмездную конфискацию хлеба. То же самое касалось и мяса. За отказ бесплатно отдать государству корову или свинушку крестьяне карались лишением свободы на 1 месяц.

Впрочем, отнюдь не нижегородские чиновники придумали отнимать продовольствие у крестьян. Как говорил в своей речи министр земледелия Александр Риттих: «Первая мера заключается в разверстке. Идея ее сводится к тому, чтобы доставку крестьянского хлеба перевести из области простой торговой сделки в область исполнения гражданского долга, обязательного для каждого держателя хлеба». Именно Риттих 29 ноября 1916 года с санкции Николая II и подписал постановление о хлебной разверстке. Тогда-то и появились ужасающие продотряды – вооруженные формирования, рыскавшие по деревням в поисках хлебных заначек.

Впрочем, по-нормальному провести продразверстку правительство тоже не смогло. 14 февраля министр Риттих выступал по этому поводу в Думе. «Из речи Риттиха было ясно, что за короткий срок ему немногое удалось сделать и что с продовольствием у нас полный хаос, – вспоминал Родзянко. – Городам из-за неорганизованности подвоза грозит голод, в Сибири залежи мяса, масла и хлеба, разверстка между губерниями сделана неправильно, таким образом, что хлебные губернии поставляли недостаточно, а губернии, которым самим не хватало хлеба, – были обложены чрезмерно. Крестьяне, напуганные разными разверстками, переписками и слухами о реквизициях, стали тщательно прятать хлеб, закапывая его, или спешили продать скупщикам».

Кроме того, царское правительство приняло еще ряд мер, мягко говоря, противоречивших принципам рыночной экономики и забивших еще один гвоздь в гроб царизма. А именно, пойдя навстречу «пожеланиям трудящихся», установило «твердые цены» на ряд продуктов. В частности, Министерство земледелия постановило, что мясо должно отпускаться по расценкам: за пуд свинины – 15 рублей, говядины – 19 рублей. Вывозить мясные продукты за пределы регионов также запрещалось. Нарушители сего карались штрафом 300 рублей либо тюремным заключением.

Статья за спекуляцию и связанный с этим состав преступления также появились при царском режиме незадолго до Февральской революции. Спекулянтами, как и при советской власти, объявлялись лица, занимавшиеся «перепродажей товара с целью наживы». То есть, по сути, таковыми могли стать все предприниматели, работающие в сфере торговли.