Читать книгу "Легендарные разведчики - Николай Долгополов"

Коэн не знал, остались ли у него в США родственники. Отец — откуда-то из-под Киева, мать родилась в Вильно, а жили в Нью-Йорке в страшной бедности в районе Ист-Сайда. По-русски в семье никогда не разговаривали.

Люди, знавшие чету Коэн достаточно близко в Москве, как и полковник Юрий Сергеевич Соколов, один из шести связников, работавших с ними в США, утверждают: у разведчи-ков-нелегалов была идеальная совместимость. Верховодила вроде бы Лона, однако решения принимал как в США, так потом и в Англии, и в Москве молчаливый Моррис. Лона щебетала по-русски, он погружался в книги на английском. Правда, во время встречи признался мне, что теперь долго читать не может — болят глаза.

На длинный список моих напечатанных по-английски вопросов смотрел через огромную лупу. На многие из них ответов так и не последовало — он показал себя большим мастером уходов в сторону. Рассказывал о трудном нью-йоркском детстве, об отце — сначала уборщике, потом торговце овощами. Я понял, что многие конспиративные встречи проходили именно в папиной зеленной лавке. Видимо, отец не только догадывался о его нелегальной работе, но даже иногда ему помогал.

С удовольствием Моррис вспоминал лишь о хрестоматийном эпизоде, случившемся в Великую Отечественную, — о вывозе чертежей из секретной атомной лаборатории в Лос-Аламосе, где так отличилась Лесли. Не могу его не привести, несмотря на то, что этот подвиг описан во многих книгах и вошел во многие учебники разведки разных стран как пример не только мужества нелегального разведчика, но и его находчивости и хладнокровия.

Шла война, и в июне 1942 года Коэна мобилизовали. Служил он в разных местах, даже где-то на Аляске. Так что из армии было не выбраться. Вот и пришлось Джонни — еще один связник группы «Волонтеров», он же легальный советский разведчик Анатолий Яцков, — послать на встречу с неведомым агентом Персеем в неблизкий от Нью-Йорка Лос-Аламос Лону Коэн. Она должна была взять у незнакомого молодого человека, работавшего в секретной атомной лаборатории, «что-то» и передать это «что-то» Яцкову, или, как говорил Моррис, «нашим» в Нью-Йорке. Лона не догадывалась, за чем именно едет.

Получила с трудом отпуск на военном заводе и чуть обезопасилась свидетельством нью-йоркского врача: отправляется на курорт Альбукерк подлечить легкие. А это недалеко от Лос-Аламоса или Карфагена, как называли его в Центре. Но и в Альбукерке за приезжими тоже приглядывали, поэтому Лона поселилась в Лас-Вегасе, городке, название которого абсолютно схоже с именем мировой столицы казино. Снимала комнатенку у какого-то железнодорожника и лечилась, принимая процедуры. Перед отъездом ей показали фото агента, вошедшего затем в историю под именем Персей.

Тех, кто работал в атомной лаборатории, из закрытой зоны в город выпускали лишь раз в месяц по воскресеньям. В этот день они с Лоной и должны были встретиться в Альбукерке на оживленной площади у храма. Здесь, на мой непросвещенный взгляд, резидентура чересчур намудрила, решив, что одного пароля недостаточно. Персей должен был держать в правой руке журнал, в левой — желтую сумку, из которой торчал бы рыбий хвост. И не просто рыбий — а сома. Если сумка повернута к Лесли лицевой стороной с рисунком, то к Персею можно подходить смело: слежки нет. Далее следовали обмен паролями и передача сумки.

Лесли пришлось изрядно понервничать. У нее уже заканчивался отпуск, а Персей всё не приходил. Говорят, что даже удачная, но рискованная конспиративная встреча отнимает у разведчика месяц жизни. А Персей объявился только на четвертое воскресенье. Журнал он держал не в руке, а в сумке. Молодой парень подзабыл и пароль, затем признался Лесли, что запутался, в какой же день должна состояться встреча.

Но нервные клетки были потрачены не напрасно. Между рыбиной, это действительно был сом, и журналом лежали полторы сотни документов. От себя добавлю: важность и значительность их были таковы, что уже сравнительно скоро о их содержании создатель советской атомной бомбы Курчатов доложил Берии, а тот — Сталину.

Сообщил мне Моррис и деталь, которая за годы, прошедшие с нашей с ним встречи, так и осталась неразгаданной. Оказалось, что Лона не один раз приезжала в те края.

Ее первое путешествие чуть не завершилось провалом. Ни Лесли, что понятно, ни резидентура, что обидно, не подозревали, что всех уезжающих из городков поблизости от Лос-Аламоса обыскивают на вокзале. Слава богу, Лесли обнаружила это еще на подходе к железнодорожной станции. Сознательно замешкавшись, она выскочила на платформу с тяжеленным чемоданом за несколько минут до отхода поезда и ринулась к своему вагону. Наглядно демонстрируя всю степень собственной беззащитности, обратилась прямо к сотруднику спецслужбы, досматривавшего вещи пассажиров. Разыграла сценку потери билета, всучила ему в руки коробочку из-под бумажных платков, в которой и были запрятаны полторы сотни «атомных» документов. Поезд уже тронулся, когда Лесли, наконец, «нашла» билет. Обыскивавший ее сотрудник так и держал коробочку и едва успел отдать ее «рассеянной» дамочке, когда поезд уже тронулся.

Лесли чудом избежала провала. А в Советском Союзе, кто знает, могли бы в срок и не изготовить собственную атомную бомбу: ниточка обязательно потянулась бы к Персею, и один из ценнейших наших «атомных» агентов был бы обезврежен.

Моррис Коэн знал настоящее имя этого человека. Тот сам обратился к нему с просьбой вывести его на русских: был в курсе, что Коэн работает в «Амторге». Моррису поручили провести с молодым человеком откровенный разговор. Встретились они в ресторане «Александере», продолжили, как я понял, в лавке отца. Так началось сотрудничество Персея с советской разведкой. Его имя Моррис, конечно, не назвал. Лишь сухо заметил, что во всей Службе внешней разведки осталось два-три человека, которые могут припомнить истинное имя Персея — гениального ученого. Одно упоминание о вознаграждении приводило этого паренька, по словам Морриса, в ярость. Он работал бескорыстно, как и вся группа Коэна. На связь выходил только с Моррисом и Лоной и еще одним «нашим товарищем». Теперь, когда Морриса нет, удалось выяснить и имя этого «товарища» — это американский журналист Курнаков, работавший на нашу разведку. Цепочка довольно короткая. Предатели Персея не знали, арестованные разведчики если и догадывались о его существовании, то не выдали. А в конце разговора Коэн меня ошарашил, сказав: «Надеюсь, что Персей и сейчас живет в США тихой, мирной жизнью. Ему есть чем гордиться».

Теперь, годы спустя, я, конечно, понимаю, что Коэн знал о судьбе Персея, был уверен, что имя его никогда не откроют. Но великий Коэн ошибся. Настоящее имя Персея — Теодор (Тед) Холл. После войны он отошел от сотрудничества с советской разведкой. До 1962 года жил в США, затем переехал в Англию, где работал в Кавендишской лаборатории и сделал несколько выдающихся открытий в области биофизики. Тяжело заболел и последние дни провел на вилле на французском побережье, напротив Британии. О его работе «на русских» стало известно из-за предательства архивариуса Митрохина, сбежавшего из России за границу. Но Холл, который вместе с женой и в старости придерживался левых взглядов, был тверд, на вопросы журналистов, как и на открытые обвинения в шпионаже в пользу Советов, гордо не отвечал. Умер он от рака в 1998 году, напоследок сказав, что «не будь у СССР и США ядерного паритета, дело могло закончиться атомной войной. Если я помог избежать этого сценария, то соглашусь принять обвинения в предательстве».