Читать книгу "Каллиграф - Эдвард Докс"

Я передал ему бутылочку с остатками бренди.

28. Ноктюрн в день святой Люсии

Любовник будущий, смотри, каков я, И вспомни в час, как будешь ты влюблен: Я прах, который претворен Алхимиком, сиречь Любовью. Смотри, сколь мощен тот, Кто квинтэссенцию воссоздает Из тьмы, утрат, отсутствий и пустот. Я им убит – и воскрешен, однако, Из несуществованья, смерти, мрака.[121]

В течение двух недель я усердно работал вороньими перьями – медленно, терпеливо, добавляя самые изысканные, филигранно тонкие детали к написанным строкам, во второй раз проходя все стихотворения, одно за другим. Я не могу допустить ни одной ошибки – малейший промах означает, что все стихотворение придется переписывать заново. Но моя сосредоточенность не ослабевает ни на мгновение, я более чем точен.

Снаружи тополя гнутся и качаются под порывами октябрьского ветра, клочья утреннего тумана плывут над лугами. Небо Норфолка цвета сильно разбавленных чернил постепенно светлеет; но когда рассветет и осеннее солнце взберется чуть выше, я смогу видеть пейзаж на несколько миль – рощу рододендронов, реку за ней, потом болото и наконец море.

Еще очень рано и довольно холодно. Когда мы приехали, Уильям предложил мне развести огонь – в камине уже лежали дрова и растопка – но я боялся, что дым повлияет на пергамент. Поэтому Уильям выдал мне несколько старых масляных обогревателей, и я включил их все. Они невероятно горячи на ощупь, и все равно я никак не могу избавиться от ощущения, что из-за них в комнате становится холоднее. Может быть, все дело в циркуляции воздуха и высоких потолках. Может быть, я по глупости поставил свою доску у этого сквозящего холодным ветром окна-эркера. Но мне категорически необходим свет, и я нашел себе пару митенок.

Сегодня я заканчиваю последнее стихотворение: «Женское постоянство». Хотя срок окончания работы был назначен на 25 октября, я хочу последнюю неделю провести в Лондоне и поработать над рукописями с лупой. Кроме того, я собирался пораньше доставить их в фирму «Грубер и Грубер», занимавшуюся окантовкой работ, на случай, если им придется заказывать материал. Сегодня суббота, и я должен закончить через час или два.

Первые несколько дней тянулись невероятно долго. Настояв на том, чтобы я оставался у него дома, Уильям вернулся в Лондон в понедельник, поскольку его ждали дела. А я подружился с Элли, домоправительницей семейства Лейси, и ее мужем Джимом. Когда я не работал, я сидел перед камином, ел уэльские гренки с сыром, поставив тарелку прямо на колени, и осваивал библиотеку отца Уильяма. Я рассеянно читал и выключал телевизор, если в фильме ожидалась романтическая сцена. Я прогуливался вокруг озера в сторону деревни и там обсуждал кораблекрушения с барменом, который долго жил в Таллахасси. Время от времени я подумывал о том, чтобы украсть ключи от одной из машин и поехать прямиком в Рим – и спать с каждой женщиной, которую встречу по пути.

Мысли собирались медленно и болезненно, выползали с грязного поля боя, одна за другой, под покровом тьмы – раненые, грязные, изуродованные. Но вскоре их скопилось такое множество, что пришлось наводить порядок.

Я лежал, глядя на тени деревьев, и старался быть методичным, в основном чтобы избежать помешательства, но еще и потому, что хотел установить, способен ли мой разум прийти к согласию с сердцем в решении вопроса, что делать дальше, или я вынужден буду действовать независимо от обстоятельств. Изначально я не был уверен в том, что сильнее оскорбило – и напугало – меня больше всего: холодность или масштабы обмана Мадлен. Случайно так получилось, или все было запланировано, но ее способность к фальши и притворству поражала. Все, что случилось, я теперь оценивал заново, подозрительно пересматривая каждое событие. Я решил, что она, должно быть, знала той ночью, что звонила мне именно Люси – когда стояла и слушала, а я делал вид, что говорю с Уильямом. Вот почему она выдернула телефонный провод из розетки – хотела сперва сама поговорить с сестрой. (Дрянь. И каким же дураком я выглядел, когда лопотал всякую чушь в трубку.) Потом, конечно же, эти заграничные поездки, которые, как я теперь понимал, она тоже отчасти выдумала: Амман, наверное, был правдой, но вот как насчет войн толстяков в Филадельфии? А фестиваль раков? Это точно была ложь; она просто ездила к нему. Я вспомнил, как она перевела разговор на другую тему, когда профессор Уильямс проявил повышенный интерес к Сакраменто. Она, судя по всему, была там не больше одного раза.

А он приезжал в Лондон? Должно быть, так. Потом я подумал: наверное, он приходил посмотреть на ее квартиру перед ее отъездом. Наверное, Рой застукал их и снял на видеокамеру. Чувствуя приступ тошноты, я вспомнил, что ночь накануне праздника огня Мадлен «провела у отца». Сколько раз до этого она исчезала под тем же предлогом? Сколько всего раз Мадлен отправлялась повидать «отца»? Я не мог точно сосчитать. (Была ли вообще квартира в Лондоне у ее отца? Зачем ему это? Он ведь живет в Париже.) Я убедил себя: каждый раз, когда она была не со мной, она была с ним. Сколько ночей провели они вместе? Сколько ночей провели через сад от меня, на ее спартанском ложе профессионального убийцы? Я не знал. Конечно, даже для нее это был слишком большой риск. Но у нее могло хватить дерзости на такое, тем более что ее окон не было видно из моей квартиры.

Естественно, я понимал, каким оскорбительным для меня было ее хладнокровие. В течение нескольких месяцев мы были вместе, и единственный раз когда она смутилась и не знала, что сказать, был вскоре после нашей первой «встречи»: я спросил как ее обычно называют – мы тогда возвращались из Кэмдена на катере, и я пытался выяснить, есть у нее друг. (Истерический смех запоздалого озарения: я знал… в глубине души – я знал.)

Хуже всего была психологическая пытка, которой она, должно быть, более всего наслаждалась – смаковала ее – управляя мной. Ее легкий флирт в Риме казался безобидной шуткой по сравнению с графиком жестокостей, который она старательно соблюдала. А потом эти бесконечные «Что ты ей сделал?» на проклятом балу… Бал. Тут мои мысли обратились от ярости и унижения к чему-то иному, не надежде, конечно, но чему-то менее мучительному, чем все остальное.

Я предположил (так много предположений!), что в ту ночь Люси и Мадлен поссорились. Вероятно, злость Мадлен, когда она пришла в комнату, была направлена вовсе не на меня. Вероятно, их ссора была вызвана как гневом Люси на сестру (Люси своими глазами увидела, как далеко все зашло при попустительстве Мадлен), так и гневом Мадлен на Люси из-за того, что та захотела остаться со мной наедине после того, как меня ударили.

Боже мой. Неужели они и это спланировали? Или избиение было своего рода бонусом? Они не могли знать, что там окажется Селина. Или могли? Неужели они действительно могли подстроить все это? Или она просто внезапно появилась, а Люси каким-то образом узнала об этом? Но как? Люси видела меня с Селиной? Когда? Опять же, у меня не было возможности выяснить это. Разве что она выследила меня раньше… или где-то видела с Селиной… или… что? Паранойя прогрессировала.