Читать книгу "Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - Гэри Дженнингс"

В этот миг Тофаа, считавшая себя необычайно сведущей во всех вопросах, вмешалась в наш разговор:

— Марко-валлах, а ваша госпожа очень толстая?

— Дерзкая женщина! Да она вообще не толстая!

— Я всего лишь спросила. Это самая распространенная причина трудностей. Ну, тогда скажите мне вот что. Холм любви у вашей госпожи — ну, знаете, такая маленькая подушечка спереди, где растут волосы, — возможно, он выступает самым очаровательным образом?

Я холодно ответил:

— К вашему сведению, женщины ее расы вообще лишены там скопления потных волос. Однако теперь, когда вы заговорили об этом, я вспомнил, что действительно это местечко спереди у моей госпожи выступает немного больше, чем у других женщин, которых я видел.

— Ах, ну что я вам говорила. Женщина такого сложения чрезвычайно приятна в постели, она глубоко и сильно обхватывает во время surata — без сомнения, вы как следует оценили это, — но это может вызывать болезненные ощущения в то время, когда она носит ребенка. Это указывает на то, что ее тазовые кости соединены таким образом, что входное отверстие в ее тазовом поясе имеет форму сердца, а не овала. Очевидно, именно этот дефект и распознала ее служанка, из-за него-то она и встревожилась. Но наверняка, Марко-валлах, ваша госпожа и сама осведомлена об этом. Ее няня должна была сказать ей или мать предупредить, когда она стала женщиной. Да и подруги такие вещи постоянно между собой обсуждают.

— Нет, — ответил я задумчиво. — Она вполне могла этого и не знать. Мать Ху Шенг умерла, когда та была совсем маленькой, а сама она… ну, после этого она не слышала женских разговоров, у нее не было наперсниц. Так уж вышло. А о чем ее должны были предупредить?

Тофаа сказала напрямик:

— Что она ни в коем случае не должна заводить детей.

— Почему? Да объясните мне, в чем дело? Ху Шенг что, сейчас в большой опасности?

— Не во время беременности, нет. У вашей госпожи не возникнет трудностей, пока она носит ребенка все отведенное на это время, если она в целом здорова. Знаете, как у нас говорится: беременная женщина — счастливая женщина. Проблемы начнутся, когда наступит время разрешиться.

— И тогда?

Тофаа отвела от меня взгляд.

— Тяжелее всего, когда выходит головка ребенка. Головка младенца овальная, так же как и нормальное тазовое отверстие. Как бы больно и трудно женщине ни было, головка обязательно выходит наружу. Однако если этот проход имеет неправильную форму, сердцевидную, как в случае вашей госпожи…

— Тогда?

Индианка ответила уклончиво:

— Представьте, что вы высыпаете зерно из мешка с очень узким горлышком, а в зерно забралась мышь, и она застряла в горлышке. Однако зерно обязательно нужно высыпать, поэтому вы сжимаете мешок, выкручиваете его и давите на него. Что-то из этого в конце концов поможет.

— Мышь лопнет. Или горловина разорвется.

— Или же весь мешок.

Я простонал:

— Господи, пусть это будет мышь! — Затем я повернулся к Юссуну и спросил: — Что было сделано?

— Все возможное, старший брат. Ван Баян хорошо помнит, что он обещал тебе следить за безопасностью госпожи. Ее навещают все лекари двора Ава, но Баян не слишком доверяет им. Он послал курьеров в Ханбалык, чтобы оповестить об этом великого хана. Хубилай-хан отправил к Баяну своего личного придворного лекаря, хакима Гансу. Этот старик чуть не умер, пока проделал весь путь на юг в Паган, но он сам захочет умереть, если хоть что-нибудь случится с госпожой Ху Шенг.

Ну, подумал я после того, как Тофаа и Юссун ушли и оставили меня размышлять в одиночестве, что бы ни случилось, едва ли я смогу обвинить в этом Баяна, или Гансу, или кого-то еще. Ведь именно я подверг Ху Шенг опасности. Это, должно быть, произошло в ту первую ночь, когда мы с Ху Шенг и Арун развлекались все вместе; я пребывал тогда в таком возбуждении, что пренебрег тем, что долгое время было моей обязанностью и удовольствием, — каждую ночь помещать во влагалище своей возлюбленной кусочек лимона, препятствующий зачатию. Я попытался подсчитать, когда же это случилось. Сразу после нашего прибытия в Паган. Значит, сколько уже прошло времени? Gesù, по крайней мере восемь месяцев, а возможно, и все девять! Должно быть, Ху Шенг уже пришла пора рожать. Ничего удивительного, что Баян забеспокоился и велел, чтобы меня отыскали и привели к ее ложу.

А уж как волновался я сам! Ведь даже если моя дорогая Ху Шенг подвергалась хоть малейшей опасности, то мне и то хотелось оказаться рядом с ней. Сейчас же она находилась в смертельной опасности, а я был так непростительно далеко. Мне показалось, что, пока мы пересекали Бенгальский залив, время словно нарочно тянулось гораздо медленнее, чем во время первого путешествия. Капитан и члены экипажа наверняка посчитали меня не самым приятным пассажиром из тех, кого они перевозили на своем корабле, да и двое моих друзей-спутников тоже, скорее всего, сочли меня не слишком приятным компаньоном. Я постоянно огрызался, брюзжал, раздражался и шагал взад-вперед по палубе. Я проклинал матросов каждый раз, когда хоть один лоскут из множества парусов не был поднят на мачтах, я проклинал безбрежность залива, проклинал погоду, когда на небе появлялось хоть одно облачко, я слал проклятия бесчувственному течению времени, которое текло здесь так медленно, а где-то торопилось и приближало Ху Шенг ко дню родов.

Но больше всего я проклинал самого себя, потому что если и существовал на земле мужчина, который знал, что ощущает беременная женщина, то это был я. Тогда, на Крыше Мира, под влиянием любовного зелья, я на короткий миг вынужден был стать женщиной, испытывающей родовые муки. Была ли то фантазия или реальность, вызвало ли снадобье изменения в моей голове или трансформации в моем теле — но в любом случае я пережил тот жуткий период в жизни женщины, когда у нее рождается ребенок. Я знал это лучше любого другого мужчины, лучше даже, чем мог знать мужчина-лекарь, скольким бы роженицам он ни помог. Я понимал, что в родах нет ничего приятного или счастливого, как заверяют нас все мифы о материнстве. Я знал, что это грязная, тошнотворная, унизительная и ужасная пытка. Я видел, как Ласкатель проделывал подобные отвратительные вещи с несчастными «объектами», но даже он не мог пытать их изнутри. А роды еще ужасней, ведь бедная женщина может только беспрерывно вопить, пока пытка не закончится последней агонией высвобождения.

Но несчастная Ху Шенг не могла даже кричать.

А если мечущееся, неистовое, бешеное существо внутри нее так никогда и не выйдет наружу?..

И во всем этом виноват был я. Я пренебрег простыми мерами предосторожности по меньшей мере однажды. Однако в действительности прегрешение мое было гораздо больше. Ведь, пережив на своей собственной шкуре тот воистину ужасный опыт с беременностью, я дал себе обещание никогда не подвергать ни одну женщину, которую полюблю, такой участи. Следовательно, если бы я по-настоящему любил Ху Шенг, я бы ни за что не позволил себе совокупиться с ней, чтобы никогда не подвергнуть ее даже малейшему риску. У меня просто сердце разрывалось, когда я вспоминал, сколько раз мы с ней наслаждались любовью, ибо теперь понимал, что, даже приняв меры предосторожности, она наверняка каждый раз все равно подвергалась опасности. И я дал зарок, что если сейчас Ху Шенг останется жива, то я уже больше никогда не возлягу с ней. Я все равно буду любить ее, но мы найдем другие способы демонстрировать друг другу свою привязанность.