Читать книгу "Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо - Сергей Цветков"

Еще более романтический вариант этой истории приводит Татищев, опираясь на сведения, почерпнутые из поздней летописи («раскольничьего манускрипта»). Тут уже страсти кипят с самого начала. Юрий Долгорукий, говорит татищевский источник, хотя имел жену, достойную любви, но тем не менее часто навещал жен своих подданных. Среди его полюбовниц всего сильнее владела им жена суздальского тысяцкого Кучка. Однажды, когда Юрий уехал в Торжок, Кучка, уставший терпеть поношения от людей и подстрекаемый к тому же Юрьевой княгиней, заточил свою жену и вознамерился уйти к Изяславу Мстиславичу в Киев. Юрий, проведав о случившемся, пришел в «великую ярость». Наскоро вернувшись, он убил Кучка, а дочь его, прекрасную Кучковну, отдал в жены своему сыну Андрею. По мнению Татищева, она участвовала в заговоре против Андрея, желая отомстить за отца, но в ночь убийства уехала во Владимир, «дабы ей то злодеяние от людей утаить».

В конце концов, в одном из сказаний второй половины XVII В. «о зачале Московского государства и о первом великом князе Данииле Александровиче», этот зловещий женский персонаж обрел имя – Улита Юрьевна (в некоторых редакциях – Марья), но вместе с тем утратил родство с семейством боярина Кучка и из жены Андрея превратился в супругу основателя династии московских князей. С более древней основой повесть «О зачале Московского государства» связывают только братья Кучковичи, сыновья боярина Кучка – два прекрасных юноши, которых князь взял к себе на службу. Красавцы тотчас приглянулись княгине: «И уязви дьявол ея блудною похотью, возлюби красоту лица их, и дьявольским возжелением зжилися любезно. И здумали извести князя Данила» и т. д. Таким образом, сюжет мало-помалу обособился от летописного источника и зажил полнокровной литературной жизнью.

Вернемся, однако, к более прозаическому объяснению причины убийства Андрея, которое предлагает «Повесть об убиении», – месть Якима за убитого брата. Разумеется, саму возможность расправы Андрея над одним из его слуг отрицать не приходится. Летописные свидетельства о тяжелом, вспыльчивом характере Боголюбского находят подтверждение и в данных медицинской экспертизы костяка князя605. За дело или нет, Якимов брат вполне мог попасться князю под горячую руку. Невероятно здесь другое – то, что это единичное происшествие мгновенно сплотило вокруг Якима два десятка людей из ближнего окружения Андрея, побудив их немедля разделаться с князем. Столь решительный настрой Кучкова зятя и его подельников со всей очевидностью говорит о наличии уже созревшего заговора. Ведь и Яким на собрании в доме Петра вряд ли стал бы призывать во всеуслышание к убийству Андрея, не будь он совершенно уверен в том, что находится в кругу единомышленников. Следовательно, необходимо предположить, что заговор против Андрея сложился гораздо раньше, а казнь Якимова брата лишь ускорила выступление заговорщиков.

Чем же были недовольны люди, убившие Боголюбского? И кто это были такие? В историографии давно укоренилось мнение, что гибель Андрея явилась следствием его самовластной политики, вступившей в конфликт с политическими интересами ростово-суздальского боярства. При этом обычно указывается на то, что во второй половине XII в. княжеская власть в Северо-Восточной Руси приобрела особые, не свойственные другим русским княжествам «черты деспотического правления, а положение лиц из княжеского окружения напоминало холопство знати Московской Руси по отношению к носителю власти»606. Но подобную оценку вассально-иерархических отношений в Ростово-Суздальской земле легко оспорить, поскольку она является всего лишь следствием традиционного взгляда на Андрея, как на политического и духовного прародителя московских самодержцев, и не подкреплена конкретными примерами, которые не имели бы аналогий в предыдущей истории великокняжеской власти на Руси607. После Владимира Святого и Ярослава Мудрого несомненную тягу к «самовластию» обнаруживали Владимир Мономах, Мстислав Великий, Всеволод Ольгович, Изяслав Мстиславич и Мстислав Изяславич – все они не раз демонстрировали достаточно жесткое обращение с непокорной «братьей» или провинившимися подданными. Упрек, брошенный Андрею Боголюбскому Ростиславичами, – в том, что он говорит с ними не как с князьями, а как с подручниками, – с большей или меньшей обоснованностью мог бы прозвучать и в адрес почти каждого из вышеперечисленных великих князей. Летопись также полна жалобами «бояр» (старейшей дружины) на то, что князья отдают предпочтение не им, а «унейшим» – младшей дружине, отрокам, связанным с князем именно «холопскими» отношениями, – то есть и в этом случае пример Андрея, отстранившего от себя «бояр» своего отца, не был уникален. Поэтому вряд ли справедливо приписывать Боголюбскому роль первооткрывателя «деспотической» манеры правления на Руси: идея «самовластия», так сказать, витала в воздухе, ее вырабатывал сам ход исторического развития Русской земли. Пожалуй, можно согласиться с тем, что Андрей выразил эту идею грубее и нагляднее, чем многие его предшественники, однако преувеличивать степень его «деспотизма» не следует. Не забудем, что до 1169 г. с его стороны не было никаких попыток распространить свою власть на всю Русскую землю, а последнее свое решение по поводу киевского стола, как мы видели, он обдумывал по совету с «братьей». Еще более важно то, что Андрей никогда, даже в годы своего «самовластия», не покушался на отчинное право других представителей княжеского дома. Разговор об «особом пути» эволюции княжеской власти в Ростово-Суздальской земле XII в., в сущности, беспредметен.

Не лучше обстоит дело и с версией о «боярском» заговоре. Социальные характеристики убийц Андрея исчерпываются указанием «Повести об убиении» на то, что Яким был княжеским слугой, а Анбал – ключником, и сообщением Новгородской летописи, которая называет заговорщиков «милостниками» Боголюбского. Термин этот не имеет конкретного определения в древнерусских памятниках608, но в данном контексте он, скорее всего, обозначает лиц, принадлежащих к низшей категории дружинной организации и находящихся в личной зависимости от князя (в конце XII в. их назовут «дворней», «дворянами»). В силу своего социального положения эти люди, как верно подметил И.Н. Данилевский, не могли в случае, если их не устраивал князь, легально отъехать от него к другому князю; у них имелся только один способ выйти победителями из конфликта с господином – убить его609.

Вместе с тем один эпизод из «Повести об убиении» дает понять, что в заговор против Андрея были вовлечены не только «милостники» с княжьего двора. Убив князя, заговорщики послали к владимирцам сказать: «Ти что помышляете на нас? А хочем ся с вами коньчати, не нас бо одинех дума, но и о вас суть же в той же думе» («Не замышляете ли чего против нас? Хотим с вами уладить: ведь не одни мы задумали так, и средь вас есть наши сообщники»). Эти слова еще раз подтверждают, что ночная драма в Боголюбовском дворце не была спонтанной вспышкой насилия, и взбунтовавшиеся Андреевы «милостники», скорее всего, являлись рядовыми исполнителями убийства. Нити заговора, несомненно, тянулись во Владимир, где и находились его подлинные главари и вдохновители. Впрочем, об их социальной принадлежности и мотивах, которыми они руководствовались, тоже можно лишь догадываться. Это могла быть месть со стороны людей, которые пострадали от разбойных действий епископа Феодора и не добились правды на княжьем суде. Возможно, имела место какая-то ссора Андрея с городской верхушкой Владимира, или же заговор возник на фоне общей усталости владимирцев от княжеского произвола и военных неудач последних лет. Напрашивается также предположение об участии в заговоре ростовцев и суздальцев, желавших вернуть своим городам их былое значение. Но никаких данных об этом в источниках нет. Во всяком случае, затевая интригу против Андрея, заговорщики явно рассчитывали если не на поддержку владимирцев, то, по крайней мере, на их нейтралитет, в чем и не прогадали. Значит, что-то в деятельности Боголюбского задевало самые широкие слои населения Владимира и Владимирской земли. Логично думать, что таким всеобщим раздражителем была грабительская фискальная политика. В самом деле, грандиозное строительство и масштабные военные предприятия Андрея требовали огромных средств, и, судя по всему, князь выкачивал деньги и «имение» из своих подданных всеми возможными способами, в том числе и теми, которыми так печально прославился «белый клобучок». При этом княжеские тиуны не оставляли внакладе и себя. «Моление» Даниила Заточника (произведение, написанное как раз на материале владимиро-суздальской жизни второй половины XII в.) дает совет добрым людям держаться подальше от княжеских сел, поскольку их управители опустошают все вокруг, словно всепожирающий огонь: «Не имен собе двора близ царева двора и не держи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь… и рядовичи его [лица, служившие на княжьем дворе по «ряду», договору] аки искры. Аще от огня устрежешися, но от искор не можеши устречися и сождениа [сожжения] порт».