Читать книгу "Имаго - Юрий Никитин"

Он посмотрел на меня за поддержкой. Я кивнул:

– Было такое: во время военных действий начиняливзрывчаткой детские игрушки и оставляли в квартирах и на улицах. Сейчас СШАпроделывает нечто подобное, а на крики возмущения отвечает с невиннымиглазками: а вы не берите!.. Да, у нас вроде бы полная свобода – что брать изСША, а что не брать. Но это только кажущаяся свобода. Мы хотели бы не братьоттуда грипп или СПИД, но при нынешней свободе передвижения это нонсенс.Единственное, что другие страны могут на сегодняшний день, это беспомощнотребовать – именно беспомощно! – чтобы там на месте как-то справились сэтим СПИДом, не экспортировали в наши страны. Наивные… Вы правы, то же самое ис разрушительным действием поп-культуры. А вы не берите, отвечают в США, какбудто эту поп-культуру надо перевозить через океан только на особом корабле, аподключения к Интернету, телевизору, газетам – недостаточно!

– Что вы этим хотите сказать? – поинтересовалсяМайданов ядовито.

– Лишь то, – ответил я, – что каждая страна вответе за культуру, которую создает. В гораздо большей степени, чем за свойвнутренний строй, права человека и прочую лабуду. И здесь США виноваты вгеноциде европейской культуры, в разлагающем влиянии на восточную, виноваты встремлении разрушить все культуры мира и навязать населению планеты своемировоззрение.

Майданов сказал саркастически:

– Вердикт: США – виновны! Сбросить на них все бомбы,что все еще не проржавели!

Шершень сказал равнодушно:

– Предложите вариант получше. Или вы не согласны, чтокаждый народ в настоящее… именно настоящее время глобализации коммуникаций ужев ответе за культуру, которую создает? Не только перед собой, но и переддругими народами, куда она проникает?

Майданов поморщился:

– С этим никто не спорит. Мир изменился, все культурывзаимопроникают друг в друга. Но мне не нравятся ваши злобные выражения… э-э…лиц. Да-да, лиц. С такими лицами нельзя говорить о культуре. Культура – этонечто мягкое, белое и пушистое.

Он явно смягчал разговор, искательно улыбался, всемителодвижениями давал понять, что шутит, шутит, что мы здесь просто пьем чай иприятно, даже приятственно общаемся, незачем в наше приятственное общениепривносить злые нотки.

– Да? – удивился Шершень. – Включитетелевизор. Там на любом канале прет по этому мягкому и пушистомубронетранспортер со звездно-полосатым флагом. Где он пройдет, от мягкого ипушистого даже шкурок не остается. Против бронетранспортера нужно…

Лютовой сказал с ходу отрывисто:

– Свой бронетранспортер. Надо сделать и свою культурутакой же.

– То есть такой же тупой? – уточнилШершень. – Видите ли, против бронетранспортера или танка вовсе необязательны танк или бронетранспортер. Хватит ПТУРСа или умело брошеннойгранаты. Что, собственно, давно пора сделать.

Анна Павловна оглядела стол, исчезла. Вернулась черезминуту, у нее дома все приготовлено, в руках огромное блюдо с традиционнымисахарными сухариками. Идя навстречу невысказанным пожеланиям Шершня, добавленыхорошо прожаренные сухарики с маком.

– Вот, – сказала она счастливо, – ПавелГеннадиевич, это ваши любимые!

Шершень приятно удивился:

– Как, вы заметили?

– Я такие вещи замечаю, – сообщила Анна Павловнагордо. – Сегодня пять магазинов обошла, но теперь мне пообещали оставлять!

Шершень умилился, растрогался, прижал руки к сердцу, словнобогомол перед прыжком на кузнечика.

– Я, право… мне так неловко… да стоило ли такбеспокоиться?

– Стоило, – сообщила она. – С вами в самомделе стало уютнее.

Я хмыкнул, с ядовитым Шершнем уюта мало, Анна Павловна жепосмотрела на Бабурина, сказала жалостливо:

– Что-то вы, Женя, совсем смурной в последние дни…Случилось что? Или у вас это потому невесело, что один в такой большойквартире?.. Нет-нет, я не про женитьбу, не пугайтесь!.. Но вам бы собачкузавести бы, чтобы встречала вас в прихожей, или кошечку… Наверное, кошечку дажелучше…

Бабурин содрогнулся всем телом. Сказал, внезапно побледнев:

– Никогда не стану заводить ни собак, ни кошек!

Анна Павловна поинтересовалась с огорчением в голосе:

– Почему?

Он зябко повел плечами. Это было странно и жутковато видетьпри его росте и массе.

– Я как-то был в гостях у тетки, – сказал онвнезапно охрипшим голосом. – У нее кошка… окотилась. Тетка позвала меня вгости, накормила, налила водочки, а потом внезапно слиняла срочно по делу,попросив меня между делом… а на столе осталось еще полбутылки водки и еще однанепочатая на подоконнике!.. между таким приятным делом – утопить котят. Ясказал: о’кей, все путем, сам и в мусорный ящик отнесу. Тетка смылась, а я…приступил, урод.

Мы слушали внимательно, всегда одинаковый и жизнерадостныйБабурин был на себя на похож, а это страньше, чем если бы юсовцы отказались отпланов дотоптать Россию.

– Взял я их всех, – продолжил Бабурин несчастнымголосом, – отнес в ванную, наполнил водой, побросал туда. Они ж слепые,совсем беспомощные. Вышел, закрыл дверь, пошел принять на грудь водочки.Принял. Подождал, иду в ванную, чтобы вытащить, сложить в пакет и отнести на улицув мусорный бак. Зашел, а они еще барахтаются, раздулись, как пузыри, водынаглотались, но все еще… мявкают, да так жалобно!.. Выскочил я, закрыл дверь,снова принял водочки. А они, гады, так мявкают, что через дверь слышно. Включиля телевизор погромче… Выждал, вернулся. Все на дне, только двое еще как-тодержатся на поверхности, барахтаются, мявчат… Да так жалобно! И на менясмотрят: спаси! Спаси, ты же сильный, ты же все можешь! Тебе ж только рукупротянуть… Черт, выскочил я, сердце колотится. Постоял, а в груди заноза, всамом деле, заболело. Нашел я у тетки в аптечке валериану, корвалол, налил… незнаю сколько надо, отпил, гадость какая, но вроде чуть в груди отпустило…Наконец, когда зашел, они уже все на дне…

Он замолчал, дрожащими руками достал из вазы сухарик,преломил, но есть не стал. Глаза невидяще смотрели сквозь стол, щекипобледнели.

– Собрал в мусорный пакет, – сказал он, –сердце опять заболело. Поскорее вынес на улицу, у тетки прямо перед домом этотжелезный бак, где мусор помещается, но тогда, к счастью, почти пустой… Словом,забросил туда, вернулся, и уже не знаю, водочку допить или от сердца всякое…Решил – водочку.

Шершень, которого тоже проняло, сказал с наиграннымоптимизмом:

– Правильное решение, товарищ!.. Принять на грудьлитру-другую – что есть лучше?

Бабурин содрогнулся.

– Я так и сделал, – ответил он погасшимголосом. – Так упился, что еле из дома вышел. Помню, тетка на меня как-тостранно смотрела. Но я ей: все чин чинарем, котят утопил и выбросил, водочкуоприходовал, погостил, пирогов поел… Да только когда вышел…