Читать книгу "Княжья Русь - Александр Мазин"

— А с этими ряд уложить — жить в мире и согласии.

— Так что — и выкуп с эмира не брать? — прищурился Владимир.

— Отчего ж не брать. Брать. Только выкуп — выкупом, а надо думать о том, как и в будущем нам от булгар пользу да приплод иметь.

— Ты же сам только что сказал: не быть им нашими данниками? — удивился Владимир.

— А разве только дань золото приносит? — поинтересовался Добрыня.

— А что еще?

— А вот у боярина своего спроси, — Добрыня указал десницей на Сергея. — Он тебе лучше меня всё скажет.

«Скажу, — подумал Сергей. — Всё скажу. Теперь уж не за князем, за мной — долг. И долг этот таков, что возвратить его будет очень нелегко…»

* * *

Вот так, в лето шесть тысяч четыреста девяносто третье от Сотворения мира, а от Роджества Христова девятьсот восемьдесят пятое заключил великий князь Владимир мир с волжскими булгарами. И сказали они друг другу: «Тогда не будет меж нами мира, когда камень станет плавать, а хмель тонуть».

И был меж ними отныне договор, чтоб русам беспошлинно торговать на землях булгарских, а булгарам — на землях киевских.

Глава

пятнадцатая ПОБРАТИМЫ

Два старинных друга, два побратима: воевода хузарский Машег бар Маттах и воевода киевский Серегей — ехали по приволжской степи. Гридь обоих воевод держалась на отдалении, но готова была прийти на помощь при любой опасности. Хотя какая может быть опасность, если в пяти стрелищах обширный лагерь русов и на поприще вокруг — ни одного чужого всадника.

Друзья ехали молча. Всё важное сказано, а о неважном говорить не хотелось.

Завтра утром их пути разойдутся.

Хузары уйдут на юг, через земли буртасов и печенегов, сначала к степной опоре русов Саркелу, потом — к Сурожскому морю, туда, где осели остатки быших хозяев Великой Степи — белых хузар, прикрывая границы союзной Тмуторокани. Хузары уйдут с богатой добычей, но никто не рискнет покуситься на нее, потому что даже после того, как пришли в запустение великие города Итиль и Семендер, за белыми хузарами всё еще осталась слава лучших воинов Степи.

Воевода Серегей возвратится в Киев вместе со своим князем. А вот его сын Богуслав поплывет дальше, к Хвалынскому морю, Шемахе. Воистину Бог был милостив к младшему сыну Сергея. Рана оказалась неопасной и чистой. Уже на пятый день Богуслав сумел сам сесть в седло.

На десятый только красный рубец поперек лба напоминал о его поражении.

Когда стало ясно, что сотник в порядке, его позвал Владимир и сообщил, что назначает его старшим над гридью, выделенной для сопровождения каравана с товарами: той частью добычи, которую нет выгоды везти в Киев.

Это была честь. И доверие. Злые языки, правда, намекали, что князь желает в отсутствие Богуслава попользоваться его женой. Однако намекали зря. Вскоре стало известно, что Богуслав берет Лучинку с собой. Разумно. Лекарка в дальнем походе пригодится. Да и научится полезному: с караваном напросился идти один из лучших врачевателей Булгара Юсуф ибн Сулейман. Уговорить его поделиться своими знаниями с женщиной (вдобавок еще и христианкой) оказалось не так уж трудно — Лучинке тоже было что рассказать булгарскому лекарю, которого знали даже в Самарканде.

Вдали показался одинокий всадник… И тут же развернулся и поскакал прочь.

— Копченый, — уронил Машег. — Орда Булчи.

Его глаза с годами не стали менее зоркими. Сергей ухмыльнулся. Сколько лет прошло с тех пор, как они бегали по степи с полными сумами византийского серебра. Ой, много…

— Весной в Таматху приду, — сказал Сергей.

— Славно, — уронил Машег.

— Сына с собой возьму. Приемного. Илию.

Машег кивнул. Добавил после паузы:

— Ионах о нем говорил.

— Хочу оставить его у тебя на год. Поучиться.

— Поучим, — кивнул Машег. — Твой сын — мой сын.

Друзья переглянулись. Никто ничего не сказал. Только глаза у обоих почему-то заблестели.

Два коня, каждый из которых стоил больше, чем снаряженная лодья, остановились. Сергеев Халиф наклонил маленькую голову, щипнул травы. Машегов скакун до травы не снизошел. Он был сыт, и ему сейчас хотелось только одного: свободы. Стремительного полета над желтыми поникшими травами. Он покосился на друга и хозяина, потом легонько куснул опущенную руку Машега: давай, а?

Машег молчал. Думал о своем. Обветренное, изрезанное морщинами лицо, светлые полоски выгоревших на солнце бровей, пронзительно-синие глаза — будто сапфиры, врезанные в заскорузлую седельную кожу…

— О чем печалишься, брат? — негромко спросил Сергей, чутко уловив перемену настроения старого друга. — Всё славно. Мы живы — и мы победили. Радуйся, друже!

Машег ответил не сразу. Но все-таки ответил:

— Мы с булгарами делили эти степи, когда о вас, русах, никто слыхом не слыхал. Наши предки вместе пришли на эти земли. Даже языки у нас схожи. Но мы всегда были сильнее. Мы били их и гнули под колено. Много- много поколений они были нашими данниками… Но где теперь Хузария? Нет ее! — произнес Машег с горечью. — Нет! И никогда не поднимется! Никогда! И я сам этому помог! Я сам!

— Если бы Святослав остался жив…

— Но он мертв! — отрезал Машег. — И моя земля досталась сынам Исава! — И более тихо: — Мы прогневали Бога, и у нас больше нет родины. — И, чуть слышно: — Тебе этого не понять, друг мой. Ты — варяг. Твоя родина там, где твой дом. Где кремль твоего князя. Что вы знаете о своем прошлом? Редко кто из вас может назвать имя деда своего деда. А я знаю, как звали моего предка, принявшего Закон от хакана Обадии. Я знаю, как звали его отца, который не знал закона. И как звали ту, за которую он отдал своего сына. Я знаю, как звали ее отца, который был из тех, кто принес нам Закон из страны парсов… А теперь мы, повелители степей, ютимся на жалком клочке былой Хузарии и служим тем, кто когда-то платил нам дань. Почему так, друг мой? — Смертная тоска была в голосе Машега. — Я всё еще могу послать стрелу на четыреста шагов. И наша степь — вот она! Такая же, как была во времена моих пращуров! И я ничуть не слабее своего прадеда! Почему же у торгашей-булгар есть отчина, а у моего сына, который, ты знаешь, ничем мне не уступит, отчины нет?

Что на это мог сказать Серегей? На память пришли слова из Писания.

— Уходит род и приходит род, а земля остаётся навек[26],- сказал он.

— …Всходит солнце, и заходит солнце, и на место своё спешит, чтобы вновь взойти, — подхватил Машег. — Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своём ветер, и на круги свои возвращается ветер. Бегут реки в море, а море не переполняется, а реки продолжают бежать… — Машег помолчал немного, потом улыбнулся грустно: — Ты нашел верные слова, друже. Да, верно, так и сказал Проповедник. Всё было в веках, что прошли до нас, и люди не помнят о прежнем, и не вспомнят о нас те, кто придет позже… Но я-то помню, брат! Я всё помню!