Читать книгу "Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945 - Вольфганг Отт"

— Свиньи, грязные свиньи! А что им за это будет?

— Все, что мы можем сделать, — это расстрелять их, — сказал сержант-техник.

— Если, конечно, поймаем, — добавил лейтенант.

— С них нужно живьем сдирать кожу, по дюйму в день. А когда они будут терять сознание, дожидаться, пока придут в себя и…

— Хотите сигарету?

— Черт… и продолжать сдирать дальше. Или варить их заживо, а когда начнут загибаться, выключать огонь…

— Так вы хотите сигарету?

— Нет, спасибо. Послушайте, что я скажу. — Он схватил капитана за пуговицу мундира. — Не убивайте их сразу, обещайте мне это. Это было бы неправильно… чертовы убийцы. Они не солдаты, они убийцы. Они…

— Да, это ужасно, — согласился капитан, пытаясь освободиться.

— Где этот француз? Где тот француз, который напал на меня? Отдайте его мне. Я разберусь с ним сам, понятно? Никто его у меня не отнимет. Где он? Никакой суд не должен им заниматься, он мой, я…

— Успокойся, сынок. Передохни, — сказал офицер-медик. Он положил руку на плечо Тайхмана, освободив таким образом капитана, который вздохнул с облегчением.

Тайхман покинул комендатуру. Все вокруг напоминало вату. Его ноги ступали по вате, он сам был точно ватный, а его горло было забито огромным ватным тампоном, который мешал ему дышать. Он не мог ни о чем думать и был поражен, когда оказался в лагере Прьен, с ног до головы покрытый потом. Он пошел в душевую. Вода все еще бежала. Когда он через небольшое время вышел из душевой, услышал позади насмешливые высказывания:

— Гляди-ка, как нагрузился.

— Средь бела дня.

— Залез в душ в верхней одежде.

— Эх, мне бы так наклюкаться когда-нибудь!

Ла-Жон была расстреляна спустя четыре дня. Она и другие девушки в борделе подгадывали так, чтобы клиенты покидали их с определенными интервалами, — так убийцам было меньше возни. Первой жертвой стал майор ВВС, — это был его тот труп с мозолями. Его потребности были быстро удовлетворены. Следующим стал Рамер, а третьим — инженер-механик с подводной лодки; девицы особенно интересовались подводниками. Тайхман должен был стать последним. Лютке и старпому повезло. Разозленный отказом Ла-Жон, Витгенберг вернулся в отель Шепке и напился. Лютке же так нагрузился в борделе, что едва смог добраться до своей койки. Две другие шлюхи и француз, которого поймал Тайхман, также были расстреляны.

Тайхман был разъярен, когда услышал, что Ла-Жон отделалась расстрелом. Чтобы охладить свою ярость, Тайхман принялся пить. Он пил несколько дней подряд, всегда ухитряясь найти нескольких собутыльников. Но Штолленберга больше не было, и спиртное не помогало. А затем пришло письмо, которое его спасло.

В верховьях реки Майн люди в форме ВМС были в диковинку, и морского офицера могли принять за начальника железнодорожной станции или полицейского.

Началось это еще в Мюнхене. На главном вокзале полковник альпийских стрелков обратился к нему с вопросом о поездах на Лейпциг, а когда понял свою ошибку, то сказал:

— О, прошу прощения, товарищ.

Тайхмана предупредили об этом заранее. Это была их любимая шутка в Морской академии. И он не обижался, лишь бы не попросили поднести чемоданы. Он отправился на станцию Хольцкирхен. Кондуктор предоставил ему купе второго класса, сказав, что офицеры, а уж капитаны само собой, имеют право путешествовать вторым классом — так он расшифровал две звездочки на погонах Тайхмана (его недавно повысили в звании до старшего мичмана). Тайхман не стал его разубеждать; он был не против обитого тканью сиденья. «Если сюда не зайдет адмирал, — думал он, — я вполне могу проехаться во втором классе».

Он сошел в Тергензее и отправился на речную станцию. Начальник приподнял фуражку и сказал:

— Хайль Гитлер, капитан.

Тайхман ответил:

— Хайль, дружище моряк.

В ожидании отправления он решил, что нет причин огорчаться по поводу того, как его приняла Бавария: менее чем за два часа он из железнодорожного служащего превратился в капитана. Тайхман решил выкурить по этому поводу сигару. У него оставалась еще одна трофейная черная бразильская сигара. Выпуская облачка дыма, он подумал, что мог бы, конечно, поехать в Руан или Биарриц, но уже устал от одиночества, от одних и тех же лиц, от игры в настольный теннис и купания, и от того, что всегда приходилось напиваться, прежде чем решиться переспать с французской девицей. «Правильно, что я приехал сюда, — сказал он себе, — ты не навязываешься, тебя пригласили, отказ был бы воспринят как грубость. И пейзаж довольно милый — даже озеро есть».

Был вечер. Горы купались в лучах заходящего солнца, озарявшего их вершины пурпурно-золотым пламенем. Горы стояли как монархи, а озеро, спокойное и голубое, лежало у их ног. В заливе два белых остроконечных треугольника — паруса — покоились на поверхности в вечерней тиши.

Тайхман видел все. И когда их корабль был уже в центре озера, зазвонили колокола Тегернзее, Визее и Роттах-Эгерна, приветствуя воскресенье. Но, услышав их звон, Тайхман сказал:

— Все это — холодный кофе.

Он еще раз произнес эти слова, чтобы развеять всякие сомнения. «Все это… чистое надувательство, — заметил он про себя и посильнее затянулся сигарой, — это всего лишь озеро и горы с необычными световыми эффектами, и ничего другого, и это мало поможет тебе и совсем не поможет твоим погибшим товарищам, черт побери». Он сплюнул в озеро и выкинул сигару.

Когда их кораблик пришвартовался у Визее, солнце зашло, монархи вновь стали горами, холодными, мрачными и чужими, а колокола замолчали. Тьма опустилась быстро.

Общежитие подводников в Визее было переполнено — ни одной свободной комнаты. В Тегернзее и Роттах-Эгерне еще оставалось несколько свободных комнат для моряков, но управляющий сказал ему, что, к сожалению, моряков там сейчас нет.

В Тегернзее Тайхман получил хорошую комнату с видом на озеро в одном из немногих отелей, в которых имели право селиться штатские. Он разузнал, где находится Ридерштейнштрассе, и отправился спать.

Он пытался заснуть, но сон не приходил. Кровать была слишком короткой и слишком мягкой. Рано утром он сел у окна и стал наблюдать за паромом. Пристань находилась всего лишь в нескольких метрах от отеля. Когда пробило шесть, появился паром. На нем не было ни единого пассажира, да и на пристани — ни души; и вообще на всем озере не было видно никаких других судов. Тем не менее лодочник дал два громких гудка — один длинный и один короткий — и подошел к пристани. Потом он просигналил еще раз и медленно двинулся в направлении Визее. Позже, вернувшись из своего одиночного плавания по озеру, он снова прогудел, как будто путь к пристани преграждали ему не менее десятка пароходов. И снова, отходя от нее, дал три гудка — один длинный и два коротких, — хотя на его борт так никто и не поднялся. После семи появилась первая пассажирка — крестьянка, которая удостоилась такого же воинственного приветствия, что и Тайхман.