Читать книгу "Дорога на Вэлвилл - Т. Корагессан Бойл"

Миссис Тиндермарш побледнела. От волнения она не смела поднять глаза на Беджера и адресовала свой вопрос тарелке:

– Но, право же, мистер Беджер, – проблеяла она голоском, который, казалось, застревал у нее в горле, – как насчет обвинения в… в свободной любви? Разумеется, в цивилизованном обществе… – Фразу она так и не закончила.

Беджер не смутился:

– Совершенно не обязательно малевать свободную любовь одной лишь черной краской, миссис Тиндермарш. На самом деле корни этого явления – в движении феминисток. Вы когда-нибудь задумывались о том, что традиционный брак, – его глазки цвета грязи на миг метнулись к Уиллу и тут же прочь от него, – представляет собой своего рода тюрьму – я имею в виду, для женщины. Мужчина вправе удовлетворять свои прихоти, но если женщина решится завести любовника – боже, наш президент не сможет спокойно спать по ночам.

Элеонора приветствовала эту великолепную речь легким, взмывающим вверх смехом; Харт-Джонс присоединился к ней, смачно хохоча на свой ковбойский манер.

– Женщины в оковах! – выкликал он, задыхаясь от собственного остроумия. – Белые рабыни!

Не обращая на него внимания, Беджер гнул свою линию:

– Супруги Синклеры – как я уже сказал, я знаком с ними обоими и люблю и ценю их как близких друзей и единомышленников – осознали, что человек должен идти туда, куда влечет его любовь, и что не любовь достойна осуждения, а ревность. Любовь дает нам все права; брак, подлинный брак, современный брак, не должен отнимать ни одного из них.

Произнося эти слова, Беджер, казалось, исподтишка изучал Уилла. Внезапно Лайтбоди почувствовал прилив раздражения. Что он хочет всем этим сказать? Что я насильно удерживаю Элеонору? Что мне следует делить ее со всеми, словно мы – предназначенный для совокупления скот?

– Осмелюсь возразить, – каркнул Уилл.

Сидящих за столом, кажется, даже несколько напугала хрипота у него в голосе. Прежде чем Уилл сам осознал, о чем будет говорить, он уже начал страстный монолог в защиту супружеской верности, во славу любви, предлагаемой как дар, нераздельный и совершенный как для дающего, так и для принимающего. Но даже во время этой речи он с ужасом вспоминал об Айрин.

– Ерунда! – припечатал Беджер, отметая его слова одним взмахом руки. – Сплошная болтовня, набор банальностей.

Миссис Тиндермарш сидела неподвижно, опустив голову, словно только что подверглась жестокому нападению. Харт-Джонс утратил интерес к разговору – эти сложности были не для его комариных мозгов – и вновь занялся едой. Миссис Хукстраттен откинулась на спинку стула и сосредоточенно наблюдала, уперев палец в подбородок. Уилл чувствовал себя лично задетым, он хотел довести спор до конца, готов был скинуть пиджак и колотить Беджера до тех пор, пока самодовольные маленькие глазки, будто вылепленные из грязи, не сделаются холодными, как два камушка. Но до этого не дошло. Элеонора, громко втянув в себя воздух, испуганно поднесла руку ко рту:

– Господи, Лайонел! Я же опаздываю к доктору! – вскрикнула она, поспешно подымаясь с места. – Прошу прощения, – пробормотала она, обращаясь ко всей собравшейся за столом компании с напряженной улыбкой.

Элеонора уже двинулась прочь от стола, улыбка так и прилипла к губам, будто ее булавкой прикололи.

– Терапия, сами знаете, – пробормотала она, пытаясь одновременно пожать плечами и присесть в реверансе. – Ради этого мы тут и живем.

* * *

Что все это значило для Уилла? Его жена попала под влияние Беджера и подвергалась какой-то тайной терапии за пределами Санатория – вот и все, что он смог узнать. Пока он не задавал ей прямых вопросов. И еще Элеонора стала жестко контролировать свой аппетит. Уилл отнюдь не был сторонником жесткого контроля – он бы предпочел изжарить стейк и откупорить бутылочку бальзама Сирса, всеисцеляющей «Белой Звезды». Хотя, если бы не жесткий контроль над собой, он завтра же спалил бы Санаторий к чертовой матери и сбежал в Нью-Йорк на первом же поезде. А если и терпел, то исключительно ради Элеоноры. Потому что он ее любил.

Но неделю спустя, в вызолоченный солнцем день, садясь тайком в кэб, стоявший позади того экипажа, что выбрала жена, Уилл поневоле призадумался о том, не близится ли предел его любви. Выслеживает свою жену, будто преступницу. Он не пытался анализировать свои действия, но знал, что все это ужасно. Когда коляска тронулась с места, что-то у него внутри оборвалось.

– Куда? – поинтересовался кучер, заглядывая в окошко. Уилл, ощущая, как кишки у него в животе завязываются узлом, велел кучеру следовать за коляской, ехавшей впереди. Кэбмен одарил Уилла заговорщическим взглядом, отвернулся, смачно сплюнул на мостовую и легонько огрел кнутом выступающие лошадиные ягодицы.

Оба экипажа свернули направо на Вашингтон-стрит, затем налево на улицу Манчестер. По мере продвижения в город дома становились больше и красивее, из-под колес коляски выбегали тени, порой встречался автомобиль, сворачивающий за угол или стоящий одиноко под навесом, будто на выставке. Еще один поворот – налево, на улицу Джордан – и вот уже видна мутная река Каламазу. Экипаж Элеоноры замедлил движение перед горчично-желтым особняком в стиле Тюдор, с полированными коричневыми балками и ставнями того же цвета.

– Поезжайте вперед, – велел кэбмену Уилл и скорчился за занавеской, чтобы укрыться от глаз Элеоноры. – Только медленней, как можно медленней.

Кучер повиновался. Кэб Уилла прополз мимо экипажа Элеоноры, остановившегося на углу перед особняком. Проезжая, Уилл следил за силуэтом своей жены – вот она расплачивается, кэбмен спускается на мостовую, распахивает перед пассажиркой дверь экипажа. Движение коляски неумолимо увлекало Уилла вперед, но он, повернувшись на сиденье, глядя через плечо, все еще наблюдал за Элеонорой в заднее окошко. Она поднималась по дорожке к дому.

– Медленнее, – прошипел Уилл кучеру. Он успел разглядеть, как отворилась дверь дома и оттуда вышел мужчина – мелькнул монокль, будто карандашом нарисованная линия усов, и вот оба исчезли.

Уилл велел кэбмену в конце квартала завернуть за угол и сделать еще один круг. Подъезжая к особняку, кэб снова замедлил движение, и Уилл принялся изучать этот дом столь пристально, словно мог видеть сквозь стены. Когда особняк во второй раз скрылся из виду, Уилл наклонился вперед и спросил кучера, кто живет в этом доме.

Ерзая на сиденье, коротышка кэбмен с минуту обдумывал вопрос, ритмично сплевывая через плечо – ему понадобилось три или четыре плевка, чтобы освежить память. Обращаясь словно не к Уиллу, а вообще, в пространство, он ответил:

– Доктор.

– Вы знаете, как его зовут?

Вновь тот же процесс: прочистить глотку, откашляться, сплюнуть.

– Не-а. Я знаю одно: я вожу сюда этих хворых дамочек из Санатория, а иногда я отвожу их отсюда, это уж как случится, ну и вот… (очередной плевок, потом кучер утер рот рукавом и быстро взмахнул кнутом).

– Да?

– Ну, я не могу сказать, чего тут происходит, но что касается дамочек, они вроде как намного спокойнее, когда я их отвожу обратно, чем когда я их сюда доставляю. Так что похоже, это действует. Отбоя от них нет. В смысле, от дамочек.