Читать книгу "Тени "Желтого доминиона" - Рахим Эсенов"

– Где я? Что со мной?..

– Лежи, отец, спокойно, – Эшши склонился над ним. – Тебе операцию сделали, слепую кишку вырезали. Тебе нельзя двигаться…

– Вы с ума сошли!.. Что люди скажут?! Истинный мусульманин, а лечится у неверного…

– Ни одна душа, кроме нас, не знает о том, – Эшши вытер краешком платка запотевший лоб отца. – Не будь этого оруса, не жить тебе на белом свете. Из тебя он выкачал большую пиалу гноя.

– На все воля Аллаха… Доктору заплатите щедро. Не скупитесь, коли так. Накажите – пусть язык держит за зубами!

Вот кого бы сейчас в Герат, вот у кого полечиться… Можно, конечно, в Герат любого доктора выписать. За золото и немец приедет, и англичанин, даже американец заявится. Да только о том всему Герату вмиг станет известно. Кто-то мудро сказал, что мир – громадная навозная куча, где раздолье лишь завистникам и кретинам. Начнут эту кучу усердно разгребать и, как та глупая курица, зад свой обнажат.

О, Джунаид-хан многое знает, а еще больше умеет… Если надо, он и в игольное ушко пролезет. Вот только одним обделен – грамотой. Аульный мулла едва выучил его в детстве старой азбуке, но сама жизнь его наставила, как тысяча мудрецов. Он прекрасно понимал, что спасение не в тебибе, не в его массажах, кровопусканиях или настоях из высушенной головы зем-зема, а в докторе, в его руках, в его черной прохладной трубочке, щекотавшей грудь, спину. Но сердцем чуял Джунаид-хан, что теперь ему ничто не поможет – близок, совсем близок конец… Так зачем тогда раздеваться, зачем снимать с себя шутовской халат маскарабаза?.. В нем жил, в нем и умереть надобно… Чтобы хоть после смерти косточек его не перемывали: «Жил грешно – умирал смешно…» Нет, нет! Зачем доктор? Как мертвому припарка… Слабость минутная, а вред от нее вечный – по торговым делам Эшши и Эймира ударит, их престиж в коммерческом мире подорвет, родные сыночки так проклянут, что он в могиле перевернется. Да и померкнет слава его, о которой он, Джунаид-хан, пекся не меньше, чем о торговых оборотах сыновей, уже вошедших во вкус коммерции.

Джунаид-хан повернулся на спину, отвел руку тебиба, попросил позвать кого-либо из домочадцев. Эшши-хан тут же вырос в дверях:

– Я слушаю тебя, отец.

– Тебиб мне больше не нужен. Проводи-ка его с богом. Отблагодари, да пощедрее, – в складках у губ скользнула саркастическая усмешка. – Не так, как того шиитского клизмача…

Эшши-хан, чуть не прыснув от смеха, скрылся за дверью, с восхищением думая об отце: едва дышит, а шутит и вспомнил такое, о чем иной, да еще на смертном одре, и не помыслил бы вовсе.

…Случилось это с полгода назад. По чьему-то совету Джунаид-хан пожелал лечиться у одного персидского тебиба. Эшши-хан съездил в Тегеран за знаменитостью, за большую плату уговорил исцелить старого хана. Чем только не лечил тебиб своего пациента – и травами, и пиявками, даже парил его рыхлое тело под шкурами только что убитых баранов – ничто не помогало. Джунаид-хан, безропотно повинуясь, едко посмеивался над тщетными стараниями суетливого исцелителя, долговязого, нескладного, шумно дышавшего широкими ноздрями большого мясистого носа.

Чувствуя, что богатый клиент не особенно доволен им, тебиб торопливо читал заклинания и заговоры, снова поил каким-то густым снадобьем, но хану нисколько не легчало. Оттого знахарь суетился еще больше, делая многое невпопад, и наконец осторожно предложил хану сделать клизму. Тот переспросил, что это такое, не поняв, поморщился, процедил сквозь зубы:

– У меня голова раскалывается… При чем тут зад? – Мохнатые брови Джунаид-хана сошлись на переносице, не предвещая ничего доброго: тебиб был наслышан о самодурстве этого богача. – Ты хочешь сделать из меня посмешище? Это меня, Джунаид-хана?! Как мальчика, которого вы, шииты, на потеху мужчинам растите? Туркмен умрет, но зада своего не оголит… Ни перед кем! Слышишь? Ни перед кем! Ни перед шахом, ни перед тебибом, ни даже… – Джунаид-хан натужно закашлялся – вены жгутами вздулись у висков.

Незадачливый тебиб, обливаясь холодным потом, сбивчиво объяснял своему привередливому пациенту пользу и благотворность такой процедуры, к которой, несмотря на ее унизительность, прибегали и консулы Рима, и султаны Турции, все, кто страдал тяжелым недугом, надеялся излечиться. Джунаид-хан терпеливо выслушал перса, вроде помягчел, затем зачем-то распорядился позвать сыновей, Непеса Джелата, двух нукеров, милостиво разрешил тебибу готовить инструменты для клизмы. Закончив приготовления, тебиб предложил, чтобы его оставили наедине с больным.

– Подождите, – Джунаид-хан поднял руку – в его глазах мелькнул озорной огонек, – останьтесь… Сначала мы посмотрим, как делается то самое, что предлагает мне досточтимый тебиб, – и, повернувшись к бедному знахарю, приказал: – Давай сам ложись. Посмотрим, как она, клизма, на тебя подействует.

Тебиб смущенно забормотал что-то невнятное. Джунаид-хан, игриво хохоча, подмигнул своим приближенным – те набросились на тебиба, повалили на ковер… Непес Джелат по привычке норовил оглушить свою жертву, но, заметив строгий взгляд хозяина, едва сдержался, отвесив все же чувствительную затрещину, сбившую с головы тебиба чалму, которая размоталась под ногами длинной белоснежной дорожкой.

Джунаид-хан, наблюдая за поведением тебиба во время процедуры, смеялся до икоты.

– Вот видишь, тебе клизму сделали, а у меня болеть голова перестала, – Джунаид-хан, вытирая заслезившиеся от смеха глаза, потешался над знахарем, неловко натягивавшим на себя штаны и торопившимся поскорее выбежать из юрты. – Смотри у меня, на ковры не обделайся… Теперь всякий раз, когда у меня не будет спасу от головной боли, мы будем вместе лечиться… Тебе – клизму, а мне вместе с потехой – светлую голову. Не задарма, конечно. Одарю по-шахски…

Джунаид-хан, вспомнив о недописанном письме, снова потянулся к изголовью, но задержал руку под подушкой. После его смерти люди непременно прочтут письмо. Осудят? Или поймут?.. Иные будут скалиться: «Ишь чего захотел! Святым заделаться». Здравомыслящие рассудят: «Что тут зазорного? Пророк Мухаммед тоже был человеком, но стал наместником Аллаха на земле. Не в боги же метил Джунаид-хан?!»

А ему, Джунаид-хану, всю жизнь мечталось о славе Бога. Но Бог бессмертен, а он, как и все, смертный… Он умрет, его прах смешается с землей… Что останется? А память? Она вечна. Как небо, как земля, как солнце. О ком память вечна? О святых! А все ли они были так безгрешны, как о них думают? И Джунаид-хан вспомнил родное село Бедиркент, могилу святого Исмамыт Ата, которому и сегодня слепо, с фанатичным неистовством поклоняются все мусульмане Ташауза, Куня-Ургенча, Хивы, Бухары, Хорезма… Неужто Исмамыт Ата никогда не грешил? Так и проходил всю жизнь в праведниках? Стоило ему покинуть сей мир, и он вознесся в святые?.. Что думают праведники перед смертью? О деле праведном иль в своих грешках копаются?.. Что приходит им на ум в первую очередь? Богатство?.. Но это – сила, власть, пока ты жив. Умер – химера. Дети? С них хватит того, что они остаются в живых и будут пожинать плоды отцовских трудов, лавры его славы. О родине думают? Туркмен, как всегда, мечтает о смерти на родной земле, где похоронены все его предки. Он счастлив, если перед смертью видит над собой родное небо, вдыхает запахи родного очага…