Читать книгу "Русская рулетка - Валерий Поволяев"

Чекист с косой чёлкой, выскочивший за ним из дома, снова дважды ударил из маузера. Лебедев не обернулся.

«Как же я налетел на засаду, как не почувствовал её, проклятую? Как не вычислил это рыло с бледными щеками и лбом, который охота опечатать конским тавром, как же я промахнулся? — думал он с досадой. — Вляпался, словно деревенский пастушок в коровий блин! И этот ещё… Стреляет гад! Вот рыло!»

На бегу Лебедев раскрыл сумку, вытащил из неё револьвер.

«У чекиста — он с маузером, — патронов куда больше, чем у меня, револьвер не тянет против маузера». Он затормозил, словно бы налетел на что-то, обернулся и присел на карточки. Два выстрела слились в один. В Остапчука попали обе пули. Он стрелял хуже бывшего флотского лейтенанта Лебедева. Остапчук с лёту проюзил по асфальту, что-то бессвязно сипя, налетел на решётку и бескостно повис на ней.

«Есть ещё порох в пороховницах, — Лебедев на бегу облизал сухие жёсткие губы, — и револьвер бьёт не хуже маузера».

Он промахнул канал, выбежал на горбатый пустынный мосток и очутился на Малой Невке.

Здесь же понял — не уйти! С двух сторон его обкладывали люди с оружием в руках — молчаливые, беспощадные, умеющие стрелять так же, как и он, — не то что мазила с косой чёлкой. Почему-то именно эту деталь — чёлка, прилипшая к влажному, словно бы изнутри испаряющемуся, с бледной пористой кожей, лбу, — он засёк особенно прочно, остро, хотя само лицо Остапчука уже смазалось — в глазах Лебедева, привыкшего, как и Шведов, засекать многие детали, оно не могло сохраниться. Лебедев закашлялся на бегу, покачнулся, подумал о себе, как о ком-то постороннем: «Всё!»

Услышав голос, пришедший из далёкого далека, будто с другой планеты:

— Сдавайся!

Этот далёкий безжалостный выкрик вызывал у Лебедева короткий смех, схожий с чахоточным кашлем. Он протестующе мотнул головой. Неужели бегущие к нему большевики — такие дураки, неужели думают, что он сделан из того же теста, что и они?

На бегу Лебедев засунул револьвер в сумку — он не простил себе этого, — круто размахнулся и бросил сумку в воду, по косой побежал к ближайшему дому, в котором темнел открытой дверью широкий грязный подъезд. Сумка отвлечёт преследователей, они кинутся за ней, распахнут рот — бывший лейтенант точно выиграет на этом минуты две. Для спасения ему большего не надо — только эти две минуты, и он оставит чекистов с носом.

Из кармана выдернул пакетик с порошком, развернул и на бегу, задрав голову, сыпанул порошок себе в рот — этот порошок взбодрит его, ему станет легче дышать, припустил с новой силой — у распахнутого подъезда должен быть открыт чёрный ход: из подъезда явно только что вывезли мебель или вытащили покойника, в крайнем случае он выпрыгнет через окно и уйдёт. Лебедев бежал прытко, словно козёл, и почти достиг цели, когда уже в подъезде из темноты на него спрыгнул человек, подмял. Лебедев закричал, услышав хруст собственных позвонков, полетел вместе с сидевшим на нём человеком вниз, так и не сообразив, что чекисты заманили его в открытый подъезд, как в ловушку. Так широко подъезд распахнули они специально для Лебедева. Детали этой операции продумывал человек, не менее сообразительный, чем Лебедев, — Алексеев.

В комиссариате милиции Васильевского острова, куда был доставлен беглец, удивились, найдя у Лебедева морфий, два несложных шифра, записную книжку, в которую секретной скорописью были занесены питерские адреса, инструкции финского генштаба и фальшивые документы на имя Ивана Корниловича Александрова.

А в портфеле, который Лебедев бросил в Малую Невку, находилась довольно мощная бомба.

Произошло это 29 июля 1921 года. Шведова чекисты пока не трогали — он наслаждался хорошей погодой, ходил по Питеру (все адреса и точки, где он бывал, засекали), обедал в коммерческих ресторанах, не жалея денег — были у него и царские, и керенки, и советские, всякие «дензнаки», словом; но всё это было обычной бумагой по сравнению с новенькими, словно бы только что отчеканенными, золотыми десятками; николаевские и александровские червонцы — это уже деньги, в голодном Питере можно было купить и ветчину со сдобным хлебом, и сало с английской консервированной колбасой, и банки с ананасами, привезённые из далёкого Сингапура.

Важно было понять, что в конце концов хочет Шведов, куда он протянет ниточку, которую тащит за собой из Финляндии? Алексеев вычертил на листке бумаги шведовские маршруты, задумался: рисунок маршрутов напоминал хорошо сотканную паутину. Покачал головой:

— Муха не пролетит!

Крестов скосил глаза в чертёжик, согласился:

— Плотно вяжет!

— Но что нужно сделать верблюду для того, чтобы не проскочить в ушко иголки?

— Не знаю, товарищ Алексеев, — недоумённо приподнял плечи Крестов. Ему не нравились такие шуточки.

— Завязать на конце хвоста узел, — Алексеев отвёл взгляд от чертёжика и азартно пощёлкал пальцами. — Вот сейчас такой узел ему и завяжем!

— И затянем.

— И затянем! — согласился Алексеев. — Но пока Шведов пусть ходит, пусть резвится. Червончиков у него, как вы думаете, много осталось?

— Если кончились, сбегает за ними в Финляндию.

— Э-э-э… Вряд ли мы ему это позволим, — не согласился со своим подчинённым Алексеев. — Сбегать в Финляндию… Нет уж. Но пока пусть по ресторанам ходит. Планы строит, пусть танцует, в общем, ясно?

Танец этот кончился очень скоро — раньше, чем предполагал Алексеев. Так сложились события.

Глава двадцать пятая

Хотя Кронштадт и считался для морских офицеров опасным местом — у всех в памяти сидел адмирал Вирен, к которому ночью пришли матросы, разбудили без всяких церемоний и прямо на лестничной площадке подняли на штыки, — а дышалось в Кронштадте легче, чем в Петрограде.

И всё равно Чуриллова тянуло в Петроград. К Ольге. И если выпадало свободное время, он шёл на «адмиральский причал», садился на дежурный катер и отправлялся в «стольный град», переставший быть стольным, — столицу перенесли в Москву три года назад.

В последний раз он приехал к Ольге, а там — этот человек, вызывающий оскомину, с лицом раздавленной тележным ободом селёдки и пышными казачьими усами (и когда он только успел их отрастить?) — Шведов. Несмотря на неприятие, Чуриллов был подчёркнуто вежлив со Шведовым, Шведов с Чурилловым — тоже.

— Я предлагаю сегодня пообедать в ресторане, — сказал Шведов, потёр руки, — я иногда захожу в «Крышу», там дивно кормят.

— Не возражаю, — весело отозвалась на предложение Ольга и так же, как и Шведов, потёрла руки. Повторение жеста кольнуло Чурилова, и чего Ольга нашла в этом человеке? Ольга перевела взгляд на Чуриллова, всё поняла и рассмеялась. Затем, словно бы поймав себя на чём-то, оборвала смех и спросила: — Олег, вы с Гумилёвым видитесь?

— Очень редко. Дважды был в «Цехе поэтов», встречал его, пообщались на ходу — говорили о пустяках, на том общение и закончилось.