Читать книгу "На перекрестке больших дорог - Жюльетта Бенцони"

– Верни мне его, – умоляла она с болью в голосе. – Верни мне его, Благочестивая Девственница… Даже если еще долго придется страдать и мучиться… Сделай так, чтобы в конце пути я нашла бы его! Позволь мне увидеться с ним хоть один раз, чтобы я могла сказать ему, что я люблю его, что никогда не переставала принадлежать только ему и никому другому… никогда никто не сможет занять его место. Сжалься… сжалься же! Позволь мне найти его, а потом поступишь со мной как хочешь.

Она опустила лицо в ладони, ставшие моментально мокрыми, и так продолжала молиться за своего ребенка, Сару, плача и подсознательно ожидая ответа на свою горячую мольбу.

И внезапно она услышала:

– Женщина, доверьтесь! Если ваша вера так велика, вас услышат.

Она подняла голову и увидела доброе лицо монаха в белой длинной сутане, стоявшего перед ней, наклонив седую голову. Мир исходил от этой белой фигуры, которую покорная Катрин встретила на коленях, сложив руки, как перед святым явлением.

Монах протянул бледную руку к камню, сверкавшему у золотого платья Девы, но не дотронулся до него.

– Откуда у вас это сказочное украшение?

– Оно принадлежит моему усопшему мужу, главному казначею Бургундии.

– Вы вдова?

– Нет, но человек, за которого я вышла замуж, пораженный проказой, отправился на могилу святого Иакова просить об исцелении, и я тоже хочу пойти туда, чтобы найти его.

– Вы уже включены в группу паломников? Вам нужно согласие на исповедание, чтобы быть принятой шефами группы пеших паломников. Они отправляются завтра.

– Я знаю… Но я только что прибыла. Как вы думаете, отец мой, не опоздала ли я?

Добрая улыбка осенила лицо седого монаха.

– Вы очень желаете отправиться с ними?

– Больше всего на свете.

– Тогда пойдемте, я вам дам записку к настоятелю монастыря.

– А есть ли у вас возможность включить меня в группу так поздно?

– К Богу можно идти в любой час. Пойдемте со мной, дочь моя. Я – Гийом де Шалансон, епископ этого города.

Обнадеженная Катрин с радостью в сердце последовала за белой фигурой прелата.

Покидая церковь, Катрин летела как на крыльях. У нее сложилось впечатление, что теперь все уладится, что ее надежды осуществятся и не будет ничего невозможного. Нужно только не терять мужества, а у нее мужества хватало.

У входа в «Отель Дье» Катрин встретила брата Осеба, поджидавшего ее, сидя на камне и перебирая четки. Увидев Катрин, он посмотрел на нее с несчастным видом.

– Госпожа Катрин, в спальнях нет мест. Паломники спят во дворе, но я не мог найти даже соломенного матраца. Я-то всегда могу найти пристанище в монастыре. А как быть с вами?

– Со мной? Это неважно. Я посплю во дворе. Кстати, брат Осеб, пришло время сказать вам правду. Я не возвращаюсь в Монсальви. Завтра вместе с другими паломниками я ухожу в Компостель… Теперь мне ничто не мешает так поступать. Но я хочу попросить у вас прощения за беспокойство, которое я вам причинила. Сеньор аббат…

Широкая улыбка появилась на круглом лице монаха. Из своей сутаны он вытащил свернутый пергамент и протянул его Катрин.

– Наш многоуважаемый отец аббат, – изрек он, – поручил мне передать вам это, госпожа Катрин. Но я не должен был вручать вам этот пергамент до того времени, пока вы не исполнили своей воли. Теперь все в порядке? Не так ли?

– Да, это так.

– Вот, возьмите.

Дрожащей рукой Катрин взяла свиток, взломала печать и развернула его. Там было всего несколько слов, но, прочитав их, она пришла в восторг: «Идите с миром, и да хранит вас Господь. Я позабочусь о ребенке и Монсальви».

Она бросила счастливый взгляд на брата-портье. В порыве радости поцеловала подпись на письме и положила его в свой кошель, а затем протянула руку своему спутнику.

– Здесь мы и расстанемся. Возвращайтесь в Монсальви, брат Осеб, и передайте аббату, что мне стыдно за недоверие к нему, и мою благодарность. Верните ему мулов, мне они больше не нужны. Я пойду пешком, как и все остальные.

* * *

Паломников было около полусотни, мужчин и женщин, собравшихся из Оверни, Франш-Конте и даже из Германии. Они группировались по районам, интересам, но некоторые предпочитали одиночество и сами себе составляли компанию.

Среди новых спутников Катрин присутствовала на Большой Пасхальной мессе. Она видела, как всего в нескольких шагах от нее прошел к высокому трону, стоявшему на хорах, Карл VII. Рядом с ним она увидела мощную фигуру Артура де Ришмона. Коннетабль Франции в этот пасхальный день вновь занял официально свой пост. В его огромных руках блестела большая голубая шпага, украшенная золотыми лилиями. Она увидела также королеву Марию, а среди людей Ришмона разглядела высокий силуэт Тристана Эрмита… Тристан, ее последний друг. Как ей хотелось выйти из молчаливых рядов и бежать к нему… Как было бы приятно услышать радостное восклицание и вспомнить прошлое.

Но она сдержала свой порыв. НЕТ… она больше не принадлежала этому блестящему, яркому и беспечному миру. Между ней и епископом в белых одеяниях, служившим сейчас мессу, существовала вчерашняя договоренность, и барьер, отделявший ее от двора, к которому она еще принадлежала, не мог быть опрокинут.

Кто мог признать в этой женщине графиню де Монсальви, прекрасную вдову из Шинона, перед которой на коленях стоял Пьер де Брезе? На ней было платье из грубой шерстяной ткани, под ним – тонкая льняная рубашка, прочные башмаки, большое манто, способное противостоять ветрам и дождям, косынка с нагрудником из тонкой ткани облегала ее лицо, прикрытое полями большой черной войлочной шляпы, украшенной оловянной ракушкой.

В кошеле, подвешенном на поясе, она держала деньги и кинжал Арно, бывший ей верным спутником в трудные дни опасного прошлого. И, наконец, в правой руке она держала отличительный знак всех паломников – знаменитый колокольчик, в левой – посох с привязанной к нему фляжкой… Нет, никто не мог узнать ее в этом одеянии, и она радовалась этому. Она была одним из паломников среди десятков других…

Церемония подходила к концу. Епископ пожелал доброго пути всем, кто отправлялся в дальние края. Теперь он освящал колокольчики, поднятые единым движением вверх. Священники с большим крестом, которые должны были возглавить процессию до городских ворот, уже были наготове. Катрин, посмотрев в последний раз на хоры, окинула взглядом короля, коннетабля и блестящую свиту, охраняемую гвардейцами. Они отодвинулись в ее воображении в туманное прошлое. Высоко над всем этим спектаклем она могла видеть проклятый бриллиант Гарена, испускавший лучи на широкой ленте, венчавшей маленькую фигуру святой Девы.

Открылись ворота, и стало видно бледно-голубое небо, по которому бежали тучки… На пороге церкви Катрин вздохнула всей грудью. Было впечатление, что эти ворота собора вели в бесконечность, к надежде, питающей весь мир.