Читать книгу ""Империя!", или Крутые подступы к Гарбадейлу - Иэн Бэнкс"

Уин смотрела на него, часто моргая.

— Ох, — только и произнесла она.

— Мне кажется, сто восемьдесят — приличная цена, — сказал он. — Но мне бы хотелось кое-что уточнить, прежде чем озвучить эту цифру. Я знаю, — он жестом предотвратил возможный вопрос, — у меня, наверное, меньше влияния, чем мы с тобой предполагаем, и мои слова могут остаться незамеченными, но исходя из того, что… — Его голос дрогнул.

Уин покачала головой:

— Ну же, Олбан? Я, признаться, немного растерялась…

— Уин, — вздохнул он, — что-то не похоже.

— Да-да, — подтвердила она, — поверь, я в растерянности.

Он улыбнулся, перевел дух и сказал:

— Позволь рассказать тебе одну маленькую историю.

Он поведал ей все, что узнал от двоюродной бабки Берил об Ирэн и ее загадочной фразе. Уин отпила чаю и, набрав ложку экзотического меда, отправила ее прямо в рот, после чего вернула ложку в ополовиненную общую вазочку. По мере того как Олбан вел свой рассказ, она проявляла все большее смятение.

— Так или иначе, — закончил Олбан, — тебе, по-видимому, известно, о чем говорила Ирэн.

— Ты так думаешь?

— Да, Уин, я так думаю. И если ты скажешь мне правду, то в благодарность я произнесу любую речь, какую ты только пожелаешь. Как я уже сказал, мне видятся достоинства и в том и в другом подходе, но если ты согласна на бартер, я тебе подыграю. Для меня не секрет: ты хочешь продать фирму — определенно хочешь — за сто восемьдесят. Если я ошибаюсь, так и скажи. Я не прав?

Уин безупречно держала спину, барабаня пальцами одной руки по открытой ладони второй.

— Наверное, это разумная цена, — рассеянно произнесла она.

— Но мне действительно нужно знать все, что тебе известно по поводу прощальных слов моей матери.

Уин медленно откинулась на стуле, сложив на узких коленях свои хрупкие, бледные — особенно на фоне осенне-темного твида — руки. Она долго сверлила его взглядом.

— Сначала я должна задать тебе один вопрос, — сказала Уин.

— О'кей. — Он тоже откинулся назад.

После паузы Уин спросила:

— Как ты сейчас относишься к своей кузине Софи? Будь, пожалуйста, предельно честен.

Задумавшись, он опустил глаза. Потом встретил ее взгляд и сказал:

— Я все еще неравнодушен к Софи. В некотором смысле я всегда буду любить ее, но знаю, что она никогда не испытывала такого же чувства ко мне. Я смирился с этим. Похоже, сегодня, как ни смешно, мы снова сблизились — наконец-то. Так что мы с ней, кажется… Конечно, не так, как в Лидкомбе… Даже сейчас я могу представить, как мы с ней вместе идем по жизни, вместе стареем, но знаю, что этому не бывать. Думаю, мы останемся в приятельских отношениях, как и положено родственникам.

К концу этого объяснения Уин закивала, а на губах ее мелькнула легкая улыбка. Она продолжала кивать и после того, как Олбан замолчал.

— Понимаю, — сказала она, оглядев стоящий на столе поднос. — Будь любезен, добавь кипятка в заварочный чайник и налей мне еще чашечку.

Когда он выполнил ее просьбу и подал ей чашку с блюдцем, она заговорила:

— Могу сказать тебе следующее, Олбан: твоя мать была весьма… подавлена. Сильно подвержена депрессиям. Я всегда боялась, что ты унаследуешь эту черту, но, кажется, бог миловал, в общем и целом. В наши дни лечение послеродовой депрессии стало гораздо эффективнее. Возвращаясь мыслями в прошлое, я начинаю думать, что не следовало приглашать сюда твоих родителей. В поместье бывает мрачновато, одиноко, в особенности если твое эмоциональное состояние чересчур зависимо от обстановки. — Она сделала глоток чая и уставилась на свою чашку. — Твоя мать была очень чувствительна и в значительной степени… нет, пожалуй, не податлива, а восприимчива к расстройствам, к различным влияниям. Казалось, она вечно пребывала в смятении, как это бывает порой у чувствительных натур, озабоченных собственной жизнью, собственными желаниями. — Уин сделала еще глоток. — Право, не знаю, чем еще могу быть тебе полезна.

Олбан немного посидел, не сводя с нее глаз. Потом он взглянул на часы и вздохнул:

— Ладно. Я, пожалуй, пойду.

И поднялся со стула.

— Извини, если разговор оказался не таким полезным, как ты надеялся, — сказала Уин. Он смотрел на нее с высоты своего роста. Она продолжила: — А на собрании, думаю, тебе нужно сказать все, как есть, Олбан. Не криви душой — так ведь говорят, да?

— Слушаюсь, ба, — сказал он ей. — Да, именно так и говорят. А ты сама выступишь на собрании?

— Вряд ли, голубчик.

— Олбан, ты как? — спросил Нил.

— Нормально, — ответил Олбан. Когда он разыскал Нила, тот запирал оружейную комнату. — Сам-то как?

— Да помаленьку, — сказал Нил, проверяя замок в последний раз и аккуратно опуская ключ в карман.

— Как прошла охота?

— Неплохо. Принесли пару ланей. — Для верности он подергал дверную ручку. — Подранков не оставили, промахов не было. Полный ажур. — Нил поднял глаза на Олбана. — А как рыбалка?

— Пару форелей выловили. Так, мелочь.

— Угу. И все? — спросил Нил, собираясь пройти мимо Олбана в коридор.

— И еще словили небольшое приключение, — сообщил Олбан, преградив ему путь, — но мы справились.

Нил на мгновение встретился с ним взглядом и сказал:

— Ну и ладно. Извиняй, хозяин.

Олбан пропустил его и, выждав, пока тот отойдет шагов на пять-шесть, негромко спросил:

— Неужели тебе настолько важна эта рекомендация, Нил?

Управляющий так и замер, неуклюже завершив приостановленный шаг и слегка вздернув голову, а потом с улыбкой обернулся и переспросил:

— Что-что?

— Так, пустое, — ответил Олбан.

9

— Я не собираюсь выступать с обличительной речью против США в целом и против корпорации «Спрейнт» в частности, но считаю необходимым вкратце разъяснить свою позицию, прежде чем будет сделан выбор, перед которым мы сегодня поставлены.

По моему убеждению, когда имеешь дело с имперской державой — не будем обманываться, именно таковой и являются США, — следует применять все ненасильственные формы сопротивления, хотя бы из принципа. США — великая держава и великая нация. Просто я не приемлю склонность этой нации избирать на верховные посты идиотов, проводящих крайне безнравственную внешнюю политику. Можно, конечно, возразить, что Буш-младший вообще не был честно избран, но, в конце-то концов, на прошлых выборах, когда американский электорат видел перед собой благородного смельчака и скользкого труса, половина тех избирателей, которые потрудились проголосовать, поддержали последнего.