Читать книгу "Путешествие на восток - Кирилл Клеванский"

— Тим, — прошептала девушка, сжимая окровавленный клинок.

Мужчина замер. Он стоял так некоторое время, а потом исчез. Он знал, что стоит ему повернуться, и он найдет тысячу причин, чтобы остаться. Но порой невыдуманных причин просто не существует, только те, которые человек придумывает себе сам. Порой бездействие — это не лучший выбор. И именно поэтому наемник шагнул в объятия своей вечной подруги, темной, чуть пугающей, но способной спасти от любой напасти.

Глава 11

ТИХА АЛИАТСКАЯ НОЧЬ

Вы когда-нибудь пытались избавиться от навязчивой мысли? Такой, которая въедается вам в голову с остервенелостью весеннего клеща. Если да, то вы поймете, почему я не шел к порту, как рассчитывал пару минут назад, а сидел на лавке в центре опустевшей улицы. Но я не хватался руками за голову, не рвал на себе волосы и уж точно не выл волком. Я молча пытался выдворить из замка своего сознания образ красавицы-смуглянки. Ей там нечего делать. Но Мия, даже воображаемая Мия, как обычно, не собиралась меня слушать. Она засела в моих мыслях, словно насмешка ловкого шута, и никак не желала их покидать. А я, что закономерно, не желал ее там видеть. Это попросту нелогично, нерационально и уж точно не требуется мне для дальнейшего путешествия.

Сидя на лавке, бездумно гоняя костяшками пальцев золотую монету, я разве что не гипнотизировал сам себя. Но даже это не слишком помогало. Обычно от назойливых мыслей любого рода избавляются с помощью вина. Но, признаться, я еще не достиг того дна, где в принципе что-либо заливается алкоголем. И именно поэтому я продолжал попытки выгнать сей чудный образ из своей головы. Как я уже сказал — ему, образу, там было делать нечего.

В этот самый момент, когда я уже почти совладал с собственным сознанием, мимо прошла группа людей. Даже с первого взгляда видно, что это не простые горожане, а как минимум дворяне, которых в Алиате нет, но все же.

— Уже завтра она будет моей женой, — сказал смазливый парнишка, и группа рассмеялась, скрываясь за поворотом.

Вот скажите мне, какой имелся шанс встретиться с женихом Лиамии именно здесь? Правильно — почти нулевой. Да что там — это и не был шархан и по совместительству жених дочери визиря. Просто какой-то счастливчик, у которого свадьба в тот же день. Но едва я расслышал эту фразу, как почти вытесненный образ вдруг проник во все уголки сознания. Правда, он не только проник, но еще и изменился. Теперь смуглую красавицу обнимали чьи-то руки, лаская нежную кожу и шелковые волосы.

Одного этого хватило, чтобы с левой стороны груди вдруг что-то резко сжалось, причиняя острую боль. Что-то стало скручиваться и сжиматься, будто кто-то старательно месил это «что-то», как пекарь — тесто. Что-то крутилось и вертелось, завиваясь в спираль и распрямляясь в стальной лом. Что-то пытались вырвать у меня из грудины, разорвать на части и растоптать в дорожной пыли.

Сперва я подумал, что это отзвуки той самой боли, догнавшей меня и здесь, в Алиате. Но тогда бы болела голова. И вдруг меня осенило — отрава! Меня либо отравили, либо прокляли. Не стоило отказывать визирю! Глупец. Я сорвался с места и понесся по узким улочкам, петляя старательней, чем самый затейливый заяц на забое. Вот только я не убегал от погони, а рвался к целителю. Боль нарастала, становясь нестерпимой, было трудно дышать. У меня, по собственным расчетам, оставалось всего несколько мгновений до того, как проклятие наберет максимальную силу, или до того, как отрава полностью захватит организм.

Я бежал со скоростью грешника, улепетывающего от ангела с огненным мечом, готового отправить несчастного на самый последний круг ада. Будь у меня на ногах шпоры, они бы разожгли в городе настоящий пожар. Наконец я оказался посреди торговой площади, в конце которой маячил дом шархана-целителя. В прошлый раз мы проходили мимо, и я успел его приметить.

Буквально подлетев к зданию, я стал старательно стучать в дверь. Как же неудобно, что маги в Алиате имеют право устанавливать эту насмешку демонов.

— Сейчас-сейчас, — раздалось старческое женское кряхтение. Оно и неудивительно: большинство целителей — женщины.

Открылась дверь, и на пороге показалась колоритная восточная старушка, немного напоминающая ту, которая продавала эмфер в Амхае. Разве что у этой глаза темнее, а зубы поцелее.

— Что тебе надо? — процедила она. — Совсем страх потерял? Нашел себе забаву — шарханов по ночам будить.

Не обращая внимания на причитания старухи, я пробежал в помещение и плюхнулся на кушетку. С левой стороны словно мясо вырывали.

— Я сам шархан, — отрывисто, как в лихорадке, задыхаясь, говорил я. — Не пугай — пуганый.

— Тогда что приперся? — Бабка закрыла дверь, взмахом руки пододвинула себе стул и уселась на него, внимательно разглядывая меня.

— Прокляли меня или отравили, демон разберет.

— Беда, — прошептала целительница. — Где болит? Да не молчи, говори, пока Фукхат с тобой в задницу не поздоровался.

Я аж поперхнулся от такого крепкого поворота, а потом ткнул себя в левую часть груди.

— Снаружи? Внутри?

— Внутри.

Шарханка вновь пристально вгляделась мне в лицо, потом что-то неразборчиво прошептала, видимо, ругательство.

— Снимай рубашку.

Я мигом выполнил указание, одним движением сдергивая с себя плащ и рубаху, обнажая торс. Целительница взяла какие-то палочки и молоточки и начала стучать мне по груди.

— Больно? — спрашивала она.

— Нет, — отвечал я.

Тогда шарханка попросила меня открыть рот и высунуть язык. Она заглянула в горло, потом взяла слюну и что-то над ней прошептала, слюна заалела.

— Во рту кисло? — спрашивала она.

— Нет, — отвечал я.

Целительница вновь поворчала и стала оттягивать мне веки, заглядывая в глаза. Она водила над ними своими старыми морщинистыми пальцами, которые сейчас светились зеленым пламенем.

— Темно? — спрашивала она.

— Нет, — отвечал я.

Бабка велела мне лечь на кушетку, и я выполнил указание, ощущая, что еще немного — и я либо задохнусь, либо нечто в груди разорвется на части или раздавит меня своей тяжестью. Целительница стала водить надо мной руками, которые меняли расцветку, как гирлянда на новогодней елке. Но ничего не происходило, легче не становилось.

— Сядь, болезный.

Я сел, кривясь от боли.

— Скажи мне, шархан с запада, к земле давит? — спрашивала она.

— Да, — отвечал я.

И тут бабка рассмеялась старческим кряхтящим смехом, не внушающим ничего радужного и приятного.

— Сердце человеческое — оно завсегда такое. Тяжелое. Знай, имперец, теперь с сердцем будешь жить, а не с пустотой в грудине. Тяжело тебе будет, привыкать придется.

— Что? — спросил я, не совсем понимая суть происходящего.