Читать книгу "Паломничество в Святую Землю Египетскую - Томаш Миркович"

Полагаю, что никто не знал, как избавиться от прожорливых грызунов. Одни, видимо, пытались бороться с ними священным огнем, как некогда Суну сражался со змеями. Наверняка даже сжигали целые поля, но когда хлеб снова вырастал на засеянном пепелище, вновь приходили мыши и пожирали все. Священный огонь оказался бессилен, не помогали и многочисленные жертвоприношения, словно бы потоп стал результатом тяжкого оскорбления богов; отчаявшиеся люди хулили жрецов или же бежали на юг через Карпаты. Быть может, славянскую волну, достигшую Адриатики, Балкан и даже южнее, породил как раз многолетний мышиный потоп, который вызвал жестокий голод, побудивший славян к большому переселению. В конце концов, однако, потомки Суну, сохраняя память о родине своего предка более тысячи лет и, должно быть, время от времени поддерживая с той древней землей контакты, придумали, каким может быть спасение.

Догадываюсь, как сильно должно тебя удивить упоминание об этих контактах. Но задумайся, сколько у нас их следов! Речь идет не о мелких находках, таких как статуэтка Изиды или несколько пригоршень александрийских монет; есть и более существенные доказательства – флаг и герб этой страны. Да, египетские истоки можно обнаружить не только в ранних верованиях, ранней архитектуре: то в виде курганов под Краковом, то в виде городов с земляными укреплениями, сооруженных не столько по египетскому образцу, сколько под влиянием египетской инженерной мысли, – но и орел Птолемеев, переименованный в Пястовского, и бело-красный флаг, поскольку белый и красный – цвета, соответственно, Верхнего и Нижнего Египта, представляющие богинь Нехебет и Буто. Поверь, и сюда доходили торговые пути античного мира, по которым с территории нынешней Польши вывозили меха, воск, янтарь, а прежде всего – невольников. В период, о котором идет речь – на рубеже шестого и седьмого веков нашей эры, – они уже опустели, но одним из старых путей воспользовались, чтобы по совету потомков Суну привезти из Египта животное, способное уничтожить мышей. Именно так. Вот тогда-то не умея иначе совладать с потопом, губившим страну, и привезли кошек.

«Как так? – воскликнешь ты. – Кошки тут были всегда!» А вот и нет, это тебе только кажется: в те времена кошек еще не было. Древние жители этих земель разводили коров, свиней, коз, овец, лошадей, собак и пчел, но кошек не знали. Держали в домах ручных ласок, которые тоже замечательно оберегают от мышей, но те – будучи животными не домашними, а дикими – часто вновь сбегали на свободу, в леса из человеческих жилищ. До наших времен от них сохранился след в виде слова «ласкаться», которое применяется прежде всего к их преемникам, кошкам; но кошек надо было привезти с берегов Нила.

В Египте прирученных кошек разводили и почитали к тому времени уже тридцать, а может, и сорок веков, хотя культ священных кошек достиг своего пика лишь за тысячу лет до нашей эры, когда в торжествах в городе Бубасте приняло участие более семидесяти тысяч человек. Бубаст – город песен, радости и плясок, столица великолепной Кошки, покровительницы беременных, город, которому Иезекииль предрек страшный конец: «Молодые люди Она и Бубаста падут от меча, а прочие пойдут в плен». Жестокие слова, но Бог Иезекииля вообще недолюбливал египтян. Ничего, у них хватало и своих богов, среди которых была Баст с кошачьей головой, воплощение благодетельного Солнца, и ее подруга, львиноголовая богиня Сехмет, которая символизировала его насильственные, разрушительные черты. Обе отождествлялись с древней богиней Муг, которая позже ошибочно считалась женой Бога-Солнца – ошибочно, потому что как божество о трех головах (женщины, мужчины и ястреба), обладающая огромными крыльями и львиными или кошачьими когтями, она была самодостаточна и муж ей не требовался. Там, откуда ее древний культ пришел в Египет вместе с кошками, то есть в Нубии, она была верховным божеством; в главе «Книги мертвых», где идет обращение к ней как к Сехет-Баст-Ра, которая сильнее иных богов, содержится ее нубийское имя, длинное и диковинное: Текахаресапусаремкакапемет. Другим символом Солнца выступал огромный кот May; это он, символизируя солнечное сияние, снес голову змею Апофису, властелину тьмы, тому самому, с которым – как с противником Ра – Суну научился бороться при помощи магии в фиванском храме.

Да, в Египте кошек отождествляли с Солнцем и поэтому удостаивали их большого почета; следы этих верований, воспринятых нашими предками на берегах Вислы, сохранились в виде народной сказки о прекрасной королевне, дочери Солнца, живущей в неприступном замке на вершине высокой горы. В сумерках она превращалась в кошку и в таком виде кружила среди людей, заглядывая в деревенские избы, прислушиваясь к разговорам, приглядываясь к забавам и обычаям, а в полночь возвращалась в замок. Ты можешь сказать, что это тоже всего лишь сказка, но для меня это остатки древних славянских верований, сложившихся как раз под влиянием культа Бает, а также след того самого мышиного потопа. На это указывает имя королевны, сохранившееся в преданиях и сказках: Беда. Так она была названа потому, что отвратила от страны беду, вызванную мышами, подобно тому, как некто получал имя Швед или Дунин, если отличался выдающимся мужеством, сражаясь против шведов или датчан. Так что ничего удивительного, что, несмотря на введение христианства, симпатия к кошкам сохранилась на этих землях до наших дней и Церкви так никогда и не удалось возбудить в жителях Польши такую ненависть к ним как к сатанинским животным, какая проявлялась в других странах Европы; так стало, потому что благодарность за спасение сей земли и ее плодов пережила века.

Вот так вот благодаря египетским кошкам был отвращен второй потоп, а египетская богиня под новым именем была включена в славянский пантеон. Кроме Польши и Египта, кошек окружали почетом только в Ирландии, о чем я упоминаю здесь затем, чтобы обратить твое внимание на определенные сближения в истории двух этих народов, столь различных и вместе с тем столь схожих. Там тоже был змеиный потоп; там тоже глубоко почитают кошек – это остатки древнего культа кота-короля Ирусана. Стоило бы когда-нибудь ближе заняться связями между славянской Польшей и кельтской Ирландией, но мне уже, пожалуй, не хватит на это времени.

Алиса, как жаль, что я так поздно начал писать тебе это письмо! Я все яснее вижу, что не сумею передать тебе даже часть всего, что хотел бы. Приходится сокращать, оставляя в повествовании все большие пробелы, только бы дойти до наших дней. Сегодня велю еще выслать тебе телеграмму. Приезжай! Приезжай обязательно! Но пока это не произошло, продолжу свое повествование.

Мне уже следует перейти к третьему потопу и истории Абадии Моисея, который его отвратил, а также рассказать, как мне самому удалось раскрыть связи нашего рода с Египтом, но следует хоть на минуту задержаться на самой знаменитой фигуре в истории нашего рода – палатине Сецехе, в чьи руки чуть не перешла верховная власть в стране.

Не знаю, известно ли тебе, что наш предок изображен на картине Яна Матейко, где он в 1096 году вместе с Владиславом Германом принимает еврейское посольство во главе с Вениамином Тудельским. Палатин стоит за спиной князя, опираясь о стенку позади крыльца, на котором королева Юдита Мария рассматривает драгоценную шкатулку. Увидев картину впервые, я чрезвычайно удивился, ведь никакие источники не упоминают о том, чтобы евреи искали убежища в Польше во времена Владислава Германа; впрочем, в Пшемысле еще за несколько десятков лет до того была немалая еврейская община. Если Матейко хотел представить важное событие из истории польско-еврейских отношений, то ему бы следовало изобразить евреев при дворе Болеслава Благочестивого, который в 1264 году утвердил статут, именуемый Калишским, регулирующий их юридическое положение и обеспечивающий им защиту. Или на аудиенции у Казимира III Великого, который тоже испытывал к евреям большую симпатию.