Читать книгу "Гренадилловая шкатулка - Джанет Глисон"

— О боже! — воскликнула миссис Каммингз, краснея. — Не может быть.

— Я был бы рад разуверить вас, но не могу. Боюсь, он способен на самое ужасное злодеяние.

— И как же лорд Фоули объяснит ему ваше присутствие? — спросила миссис Каммингз.

— Он скажет, что я приехал задать Конни несколько вопросов, касающихся гибели лорда Монтфорта.

Моя тревога передалась миссис Каммингз.

— И вы думаете, его это усмирит? — Она покачала головой, словно удивляясь моей наивности. — В таком случае, ради бога, скорей спрашивайте, что хотели. Не тратьте время на пустые разговоры.

Я кивнул и обратился к Конни:

— Полагаю, револьвер, найденный возле трупа Монтфорта, принадлежал ему?

— Если и принадлежал, я его прежде в глаза не видела. Он держал пару в своем столе — на тот случай, если воры залезут или бродяги, — но этот револьвер был не из того комплекта.

Ответ Конни удивил меня. Я совершенно точно помнил, что в вечер гибели Монтфорта мисс Аллен опознала в том револьвере оружие брата.

— Ты не ошиблась? Чей же это был револьвер?

— Говорю тебе: не знаю. Если не веришь мне, зачем тогда спрашиваешь?

— Ладно, забудь про револьвер. Лучше скажи, что ты знаешь про пиявки?

Она дерзко подмигнула мне.

— Не сомневайся — больше, чем ты. Я этих тварей куда только не лепила.

— В кувшине уже достаточно соуса, Конни, — заметила миссис Каммингз. — Еще немного, и зальешь стол.

Конни сердито глянула на нее и принялась скрести усерднее.

— Ты ухаживала за пиявками Монтфорта?

— Я… ухаживала за ними? Не больше, чем за тобой.

— Я хотел спросить: ты смотрела за ними? Отвечай прямо, Конни. Это очень важно.

Ее глаза задержались на моем лице.

— Да, в основном ими занималась я. Хотя кровопускание ему обычно делали мисс Аллен или Элизабет.

— Где хранили пиявки?

— В его спальне, в глиняном сосуде с водой. Когда он просил пустить ему кровь, мы их вылавливали за полчаса до процедуры, — чтобы они злее кусали. Потом относили ему в бокале с тарелкой молока.

— А потом?

— Обычно мисс Аллен или Элизабет обтирали места будущих укусов — главным образом шею или голову — и смачивали их молоком, чтобы раззадорить тварей. После две или три клали в бокал и вываливали на подготовленный участок тела. Потом вновь убирали их в банку или, если он требовал, помещали на блюдо с солью, чтобы он увидел, сколько крови из него высосано.

Миссис Каммингз все еще возилась с поросенком, вполуха слушая наш разговор, и потому я не решался спросить у Конни, о чем она хотела поведать мне в Хиндлсхэме и в Лондоне, когда назначила в письме встречу. Я чувствовал, что при миссис Каммингз она ничего не скажет. В конце концов, кухарка завернула все куски мяса в муслиновые салфетки и поспешила к буфету, что-то бормоча про лавровый лист, мускатный орех и уксус. Конни с самозабвением описывала мне привычки пиявок, но, пока миссис Каммингз не удалилась, я не смел прерывать ее.

— Конни, скажи быстро, что ты хотела поведать мне, когда приходила на постоялый двор и просила в письме о встрече?

— А, это. — Она пожала плечами. — Я думала, ты не придал значения моим словам, раз не явился на встречу.

— Я не мог прийти в Ковент-Гарден, потому что в это время был с Фоули в Уайтли-Корте. Разумеется, я помнил про твою просьбу. И приехал сразу, как только смог, ведь так?

Конни тряхнула головой, словно ей было безразлично, заинтересован я или нет.

— Первым это отметил камердинер. Ну и я, когда подумала, решила, что ты захочешь это знать.

— Что?

В ответ Конни заявила, что она сначала покажет мне, дабы я сам мог судить, а потом объяснит и подбросит кое-какие мысли. Она глянула в сторону буфета, у которого копошилась миссис Каммингз. Оставив недоделанную работу, Конни приложила палец к губам и поманила меня за собой. Следом за ней я поднялся по черной лестнице и через коридор, которым пользовались слуги, прошел в спальню Генри Монтфорта.

Это была просторная, роскошно убранная комната с зелеными стенами и тяжелыми дамастными шторами. Две стены были украшены семейными портретами в богатых рамах. Центральное место среди них занимал портрет Генри Монтфорта в полный рост. Он был в охотничьем платье, у ног его лежало множество разной дичи. На третьей стене висели, образуя замысловатую композицию, мечи, револьверы и пики. Напротив находился большой эркер с видом на парк. В окно струились лучи зимнего солнца, в которых мельтешили пылинки. Из-за обилия картин в массивных рамах и тяжелых занавесей светлая комната казалась блеклой и мрачной. Пожалуй, ни один человек не мог бы чувствовать себя здесь тепло и уютно. Мне почудилось, что я вижу на покрывале вмятину от грузного тела Монтфорта. Он наблюдал за мной из рамы на стене. Я почти слышал его скрипучий голос, ощущал запах табака и кислый перегар бренди.

Я устремил тоскливый взгляд в окно. За купами деревьев виднелось окаймленное камышами озеро с островком, на котором стояла полуразрушенная башня, тянувшаяся в небо, словно осуждающий палец. Интересно, где гуляет Элис? Скорей бы она вернулась. Раздраженный, я отступил от окна и посмотрел на Конни. Она находилась на противоположном краю эркера, где на стоячей вешалке, возле псише, висел мужской костюм — украшенный вышивкой сюртук, камзол и бриджи, — будто ожидавший, чтобы его надели. Под платьем была выставлена пара цветастых домашних туфель.

Я узнал в костюме наряд, который был на Монтфорте в день его смерти. На воротнике и рукавах сюртука проступали ржавые пятна крови. Конни сразу перешла к делу.

— Помнишь что-нибудь примечательное о ногах лорда Монтфорта в день его смерти?

— О его ногах? На подошвах его обуви не было крови, из чего мы заключили, что это не он наследил в библиотеке.

— Что-нибудь еще? Ты не обратил внимание на его ступни чуть раньше в тот вечер? — допытывалась она.

Я задумался. Мне смутно припомнилось, как я ползал под столом, собирая рассыпавшиеся апельсины. Я видел усыпанные бриллиантами пряжки Фоули и туфли Роберта Монтфорта. Но это было уже после того, как лорд Монтфорт ушел. Его ног под столом не было.

— Нет. Последнее, что я помню о живом лорде Монтфорте, — его удаляющиеся шаги. В чем смысл твоего вопроса?

Не отвечая, Конни нагнулась, подняла стоявшие у зеркала мягкие туфли и вручила их мне. Синие сафьяновые туфли с низким каблуком и черной тесьмой — домашняя обувь аристократа.

— Эта обувь была на нем, когда его нашли в библиотеке?

— По-моему, да.

— Верно. Я помогала камердинеру Форбсу готовить его к погребению. Ты не ошибся: туфли те самые.

Я аккуратно вернул туфли туда, где они стояли, и уже хотел спросить: «Ну и что с того?» — как вдруг осекся и вновь поднял их. Я погнул туфли в ладони, поглаживая мягкие подошвы. Такой тонкой кожи я никогда не носил, но, наверно, в столь легкой обуви ходишь беззвучно. Однако я слышал сердитый топот удаляющихся шагов Монтфорта.