Читать книгу "Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев"

предугадать. Ты слабо поддаёшься математике, — с улыбкой сказал он.

— Да, мне все математички ещё со средней школы говорили именно это, правда, менее корректно, — отреагировал я.

— Строго говоря, такая труднопредсказуемая переменная в расчётах — большой риск. Все они в этом сходятся, — улыбка сошла с лица мощного старика. На моём она не появлялась после того, как я вежливо поздоровался при входе в кабинет.

— Но не всё в мире можно проверить алгеброй, как сказал классик. Ты ни разу не покривил душой, говоря со мной. Ты не крутишь и не виляешь, Дима. Позволь, я отвечу тебе тем же.

«Всего доброго, господа» — печально проговорил внутренний фаталист. Скептик что-то шептал, кажется, молитву. Реалист молчал. Я тоже. Подумалось о том, что медведи, кабаны и волки — это, конечно, круто, но, увы, неактуально. Против стоящего за спиной Фёдора Михайловича я — всё равно что плотник супротив столяра, как говорил один пьющий дед.

— Как ты, наверное, мог догадаться, я вполне могу себе позволить достигать результатов, не особенно считаясь с условностями. Я могу заставлять и принуждать людей делать то, что мне необходимо, — глаза и голос Второва приняли те самые обсидиановые оттенок и тон. Фаталист начал озираться, почему-то в поисках плахи. Видимо, хотел положить куда-то повинную голову.

— Могу, Дима. Но не хочу. И если есть хоть какой-то шанс побудить человека сделать то, что мне требуется, без насилия — я выберу именно его. Считай это житейской мудростью. Или старческой блажью, но тогда никому не рассказывай, — и он улыбнулся. Я пока не стал.

— Именно поэтому я говорю тебе чистую правду сейчас. Сажать тебя под замок в любую клетку, что золотую, что зиндан, я не буду. Волки, говорят, очень отрицательно относятся к ограничению свободы. А ты становишься всё больше похож на предков. Помнишь, Федь, как он тебя чуть за руку не тяпнул тогда, на яхте?

— Такое разве забудешь, Михаил Иванович? Еле удержал его тогда — быстрый, чёрт, — ответил умница за спиной. Я не оборачивался. И смеяться над этой практически семейной шуткой по-прежнему не спешил.

— Мы и с Сашей на твой счёт беседовали, — продолжал тем временем старик. При упоминании товарища Директора мне стало ещё кислее, хотя и так уже аж печь во рту начинало. Но шумно сглатывать кислую слюну я тоже не спешил. Сидел и слушал.

— И решили, что чем один раз тебя заставить, а потом искать по всему глобусу, лучше всё-таки договориться. Поверь, объяснить это Сашке было затруднительно, но, хвала Богам, удалось.

Вот тут я не удержал покер фэйса. И дело было не в страшном директоре страшного фонда, а в том, с какой лёгкостью и привычностью Второв произнёс не самую популярную присказку про Богов. Именно во множественном числе, а не в единственном, как процентов девяносто восемь из тех, с кем я общался.

— И мы решили, что будем предлагать тебе участие в наших поездках, а не тащить тебя на них на верёвке. Сундуки Андрея Старицкого были крайне удачным доводом в споре. Если бы не твои таланты — они по-прежнему лежали бы в Тверской земле, а не у Сашиных экспертов. А что до фразы про Богов — не ты один историей рода увлекаешься. История, Дима, вообще вещь очень интересная. Знакомо ли тебе, к примеру, такое имя, как Гостомысл? — он смотрел на меня без угрозы, без вызова. Мощный старик, казалось, на самом деле просто интересовался — знал ли я сказочного персонажа.

— По непроверенным источникам — князь Новгородский. Данных очень мало по нему навскидку могу вспомнить, но одно то, что эти три сапожника, Байер, Мюллер и Шлётцер, сильно сомневались в его существовании, говорит в его пользу, — подумав, ответил я.

— Ловко ты прокатил колбасников, — он даже прихлопнул ладонями по столу, — сапожники и есть. На портреты их глянешь — сразу ясно, прохвосты, притом пьющие. А Гостомысл существовал. Если доведётся — мы с тобой сможем это доказать. Много загадок хранит землица-матушка. Мало кто спросить правильно может. Ещё меньше тех, кому она отвечает. А чтоб несколько раз кряду — такой ты, Дима, один. Поверь, мы с Сашей проверяли. Я предлагаю дружбу, Дима. Можешь верить, можешь сомневаться — дело твоё. Я бы, пожалуй, не поверил.

Вот и оно, предложение от которого не отказываются. Добегался по горам с лесами, доплясался. Но, откровенно говоря, могло быть гораздо, гораздо хуже. Настолько, что и думать не хотелось.

— Михаил Иванович, разрешите один вопрос? Надеюсь, он не покажется Вам бестактным, — я поймал себя на мысли, что щурюсь почти как Головин.

— Задавай, — он явно был заинтересован и напряжён, но так по виду это не проявлялось ничуть.

— Скажите, а к выигрышу в лотерею Вы имеете отношение? — вперёд в ожидании ответа старика потянулись все трое, и реалист, и фаталист, и скептик, толкавший их локтями.

— Не люблю отвечать вопросом на вопрос, Дима, но иногда приходится. Помнишь нашу первую встречу в избе-читальне? — он улыбался светло, и забытое словосочетание звучало по-доброму, располагающе. Ещё б я не помнил то знакомство, которое предсказал Понтий Пилат, и за которое меня чуть не довёл до истерики Лорд. Я кивнул.

— Помнишь, про дары разговор был. И я сказал, что мой, — он сделал паузу, глядя на меня с ожиданием.

— Находить. И не рассказывать, — продолжил я. Старик довольно кивнул. Ладно, в этот раз до правды не добрались, да и пёс с ней пока.

— Михаил Иванович, я на «Нерее» сказал, что самонадеянно считаю Вас своим учителем, — в этот раз кивок был не только довольным, но и заинтересованным. — Считать Вас другом — большая честь для меня.

Я поднялся со стула, на всякий случай без резких движений, и поклонился мощному старику, так же, как и тогда, на яхте, с прямой спиной. Сзади то ли одобрительно крякнул, то ли облегчённо выдохнул тёзка классика. Второв вышел из-за стола, пожал мне руку и обнял. Чувство, что обнимаешь льва или дракона — непередаваемое, конечно.

— А теперь айда прокатимся, — хлопнул он в ладоши. — Федя, запрягай. Пойдём, Дима.

— Куда? — опешил я.

— С Нариманом побеседуем. Я оговорил для себя местечко за столом. Владимир Иванович в курсе. Может, даже вовремя успеем, — он дернул подбородком. Подхватил со стола