Читать книгу "Семь месяцев - Хулина Фальк"

более красивым близнецом, что, я знаю, звучит довольно грубо. Но это правда.

И по сравнению с любой другой женщиной на этой планете она по-прежнему самая красивая. Она по-прежнему лучшая женщина, которая когда-либо существовала.

— Ребята, вы сейчас занимаетесь телепатическим сексом? — спрашивает Грей, на секунду пугая меня. — Она смотрит на тебя так, будто сейчас раздевает тебя, и ты точно так же оглядываешься на неё. Что, честно говоря, кажется грубым, потому что, дорогой, я тоже здесь. Если есть кто-то, кого ты должен трахать, так это я.

Лучшие друзья, позвольте мне сказать вам.

— Я сказал ей, что влюбляюсь в неё, — признаюсь я.

— Глазами?!

— Нет, словами. Около недели назад.

— Оооу, — Грей вытаскивает из сумки небольшой блокнот, а за ним ручку. Он несколько раз щелкает ручкой, открывая свободную страницу в своем блокноте. — Теперь скажи мне, что ты при этом почувствовал, любимый?

— Что, friction carpet[33], ты делаешь?

Когда он решил, что делать заметки может быть хорошей идеей?

— Ты можешь материться. Брук нету рядом.

Это сила привычки. Ругаться в голове нормально, ругаться вслух не очень.

— Тогда ладно. Какого хрена ты делаешь?

Я перефразирую.

— Делаю заметки, — он констатирует очевидное. — Я подумал, что для того, чтобы не отставать от сумасшедшей любовной жизни моих лучших друзей, я должен начать делать заметки, чтобы я всегда мог вернуться к определенным моментам позже. Как и через несколько лет, когда вы будете ссориться с Эмори из-за того, на какое благотворительное мероприятие пойти, и у меня есть заметки, чтобы точно знать, кто принимает решение, потому что:

А) кто-то из вас проебался один раз: см. примечание на странице xy; или: Б) кто-то из вас выбирал последний раз, так что теперь очередь другого.

Я останавливаюсь на целую минуту, моргая на Грея.

— Ты меня пугаешь, — наконец произношу я.

Он пожимает плечами.

— Я просто хочу быть тщательным. Пытаться не отставать от отношений Колина и Лили — это экстремальный вид спорта. Аарон и София не то чтобы сложные, они просто счастливы. Не знаю как, но так и есть. А ты и Эмори? Чувак, я мог бы заполнить миллион блокнотов, когда ты спрашивал её, ела она или нет. И не заставляй меня рассказывать о других деталях.

— Какие еще подробности?

Он стонет.

— Я сказал, не спрашивай меня о них!

— Но теперь я заинтригован.

И немного напуган, но ему не нужно об этом знать.

— Хорошо, — говорит он. — Другие детали, такие как ненависть друг к другу, а затем, несколько месяцев спустя, она смотрит на тебя так, будто ты принес луну для неё.

— Не только луну. Всю Вселенную, — перед нами стоит Эмори, её полуобнаженное тело скрыто мантией. Но она не смотрит на Грея так, будто отвечает на его слова, она смотрит на меня так, будто констатирует факт. — Мы закончили фотосессию.

— Я так и понял. Ты вся прикрыта.

— Я могу продолжать ходить только в нижнем белье, если ты этого хочешь.

Она поднимает брови, бросая вызов, подталкивая меня к тому, чтобы она сделала это.

Я бы с удовольствием, но, к сожалению, мы собираемся пойти в какую-то художественную галерею, и я очень сомневаюсь, что ей разрешат войти туда в таком виде. «Войти» — не совсем правильный термин, но что еще нам остается делать? Мы на улице, но почему-то нам все еще нужны билеты. Дорогие билеты, заметьте. Дорогие билеты означают, что существует дресс-код. Формальная, дорогая одежда.

Так что нет, я никак не могу заставить её ходить в нижнем белье.

↠ ♡ ↞

Я не понимаю. Или я не понимаю искусство.

Для моей жены эти произведения искусства могут иметь большое значение. Для меня это в основном странные формы и брызги на холсте.

Я мог бы сделать то же самое и сказать людям интерпретировать то, что, по их мнению, это означает.

Нет, серьезно. Некоторые из этих произведений искусства стоят целое состояние, хоть это просто глупые мазки краски. Некоторые даже выглядят так, будто художник просто швырнул ведро с краской на холст и покончил с этим.

Как я, человек, разбирающийся в искусстве примерно на минус десять процентов, должен понимать то, что пытается сказать мне художник синей каплей краски на белом холсте? Мой четырехлетний ребенок мог бы нарисовать лучше.

— Перестань осуждать искусство, — говорит Эмори сквозь стиснутые зубы, на этот раз в гневе сжимая мою руку.

— Я не осуждаю искусство. Ты слышала, как я что-то сказал?

— Любимый, я слышала твои мысли за пять рядов позади тебя.

Нас догоняет Грей, держа на руках мою дочь.

Сан и она встретили нас здесь, в галерее. Мне пришлось подкупить одного из охранников, чтобы тот впустил Брук. Судя по всему, детей в галереи не пускают из соображений безопасности. Я думаю, что это полная ерунда, и этот парень просто хотел мои деньги.

Но мне все равно, у меня их достаточно. Мне не тяжело засунуть стодолларовую купюру в глотку какому-нибудь охраннику. Зачем ему вообще сто долларов?

Он должен был стремиться к большему. Я бы, наверное, заплатил тысячи, чтобы моя дочь была здесь с нами.

Я даже не хочу быть здесь. Я ненавижу пляж. Песок проникает повсюду, особенно когда вы носите костюм Brioni и вам нужны лоферы вместо кроссовок. Говорю вам, как только мы вернемся к дому Дэвисов, пляж Эль-Матадор будет уже в их доме, а не там, где он сейчас.

— Папа, смотри! Это очень мило.

Брук указывает на розовый холст. Буквально просто розовый. Ничего больше. Просто розовый. Хорошо, в нем есть крошечная блестящая дорожка. Но с таким же успехом это мог быть просто чих. Я раньше чихал блестками. Это бывает, когда у тебя есть дети. Вы найдете их везде, даже в собственном носу.

— Это красиво, — искренне говорит Эмори. Я смотрю на неё, потому что… КАК?!

— Это просто розовый холст, — констатирую я.

— Да. Но в этом есть смысл.

— Он розовый.

— Это успокаивающая картина, — говорит Эмори, все еще анализируя холст.

Я повторяю еще раз.

— Он просто розовый.

— «Прикосновение юности», — читает Сан название картины. — О да, я вижу это.

Теперь они просто разыгрывают меня, не так ли?

— Он очень розовый.

— Но послушай, папа, в нем есть блестки!

— Да, Майлз, в нем есть блестки, — моя жена указывает на блестки в розовом. — Интересно, что это означает. Может быть, отражение… — она напевает, размышляя. Эмори смотрит на картину более пристально, эмоции, о существовании которых я даже не подозревал, отразились на её лице. Что, черт возьми, она видит,