Читать книгу "Дочь Рейха - Луиза Фейн"

– Что?! – взвивается мама, уставившись на меня как на помешанную. – Господи! Что значит – не знаю? Сколько же парней у тебя было, ты, грязная шлюшка? – Мама почти визжит, она на грани истерики.

– Я не это имела в виду. Конечно, я знаю, от кого этот ребенок. Но не скажу.

– Господи боже мой, это еще что за новости?!

– Мамочка. Мне так жаль…

– Ну тогда напиши ему сама, этому как-его-там. И побыстрее. Ему еще предстоит оправиться от шока. С другой стороны, – она глухо смеется, – мог бы подумать о последствиях, прежде чем сделал это с тобой. Разве нет? Глупые они, эти мужчины. Никогда ни о чем не думают, а? Хотя нет, они, конечно, думают, да только все мысли у них об одном и том же. – Она трясет головой, одно колено у нее начинает подпрыгивать.

Я прячу лицо в ладони.

– Герта, ты должна рассказать мне, кто его отец.

– Не могу.

– Не смеши меня, Хетти! Речь идет о серьезных вещах. Ты должна назвать мне имя этого человека и выйти за него замуж.

– Ты не понимаешь. Я не могу, физически.

Мамино колено замирает.

– Кто, черт возьми, отец?! – визжит она, приближая ко мне красное от гнева лицо. – Ты хотя бы представляешь, что скажет отец, когда узнает?

Она замахивается, чтобы ударить меня. Я отворачиваюсь. Никогда еще не видела ее в таком гневе. Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза, но вот она вскакивает и, завывая, точно волчица, снова пускается в забег по комнате.

Я сижу, уставившись в пол. Геометрический орнамент ковра под кофейным столиком плывет у меня перед глазами, цвета мешаются. Кирпично-красный. Оливковый. Жженая охра. Желтоватый верблюжий.

– Прошу тебя, Хетти. Я ничем не смогу тебе помочь, если ты не назовешь имя. Ну же, давай… – Настроение изменилось; теперь мать уговаривает меня, упрашивает.

– Не могу.

– Тогда хотя бы объясни прочему?

Я поднимаю голову, смотрю на нее. Вижу устремленные на меня большие встревоженные глаза, напряженный взгляд. Отрицательно мотаю головой, и слезы снова подкатывают к горлу. Тень ужаса накрывает ее лицо.

– Ох, Герта, – шепчет она, – он что, женат?

– Нет, мама.

Хотя он ведь и правда женат.

Кровь стынет у меня в жилах. Папа до конца недели в Дрездене, что, в общем-то, не мешает ему быть сейчас с любовницей и новорожденным сыном, а не трудиться в качестве офицера СС на благо Германии, как считает мама.

Одна ложь громоздится на другую, та – на третью. Неправда и фальшь наслаиваются, постепенно образуя гору: так из слоев мокрого песка растет замок, но время пройдет, песок высохнет, и замок сначала накренится, а потом рассыплется.

16 апреля 1939 года

Когда в воскресенье утром, прогуляв Куши, я возвращаюсь домой, то сразу слышу голоса родителей: они в гостиной, разговор идет на повышенных тонах. Дверь приоткрыта, и я, притаившись за ней, слушаю.

– Честное слово, Франц, я понятия не имею, кто виновник. Вообще, я потрясена ее поведением. А главное, я не могу понять, почему она отказывается называть его имя. Зачем покрывает его. Наверное, он женат… – Наступает пауза. – Это я во всем виновата. Надо было уделять ей больше внимания. Но потеря Карла так меня подкосила… – Мамин голос прерывается.

– Нет, Елена. Это не твоя вина. И я слишком хорошо знаю, почему она не хочет называть его имя. – Голос папы жжет, точно кислота, и внутри у меня все сжимается.

– Ты знаешь его?

– О да! И дело обстоит куда хуже, чем ты можешь представить.

– Франц, скажи мне! Что может быть хуже, чем роман с женатым мужчиной?

Папа фыркает. Я закрываю глаза. Чувство такое, будто я лечу в пропасть. Прислонившись к стене, чтобы не упасть, я едва дышу от ужаса. Под моими сомкнутыми веками появляется Вальтер. Его присутствие успокаивает. Придает силы.

– Бога ради, скажи мне!

– Это тот жид. – Папин голос звучит угрожающе низко. – Гаденыш, который то и дело ошивался у нас в доме. Мы терпели его, обходились с ним по-доброму, и вот чем он отплатил нам за все! – (Мама вскрикивает, видение Вальтера исчезает, и я резко открываю глаза.) – Карл предупреждал меня, но Герта клялась, что это неправда. И я лично помог этой свинье покинуть страну. Будь он сейчас здесь, я задушил бы его собственными руками. Как представлю себе, как он ее насилует. Это… это…

Набрав полную грудь воздуха, я решительно распахиваю дверь.

Они смотрят на меня. Оба. Тряпичная кукла-мама с выпученными глазами. И папа.

Ах, папа, папа, ты все лжешь, изворачиваешься. Тебе, наверное, кажется, что ты не такой, как я, но на деле мы очень похожи.

Не опуская головы, я встречаю его взгляд, полный ненависти.

Его ярость обрушивается на меня, неудержимая, словно ураган.

– Ты мерзкая, грязная… как ты могла? Гнусная тварь! Меня тошнит от тебя… опозорены… гибель! – выплевывает он бессвязные слова мне в лицо.

Вдруг он подается вперед, я отступаю, но поздно. Оплеуха обрушивается на меня, такая мощная, что я, потеряв равновесие, падаю. В полете цепляюсь головой за край стола. Приземлившись на четвереньки, я тут же сворачиваюсь в клубок, чтобы защитить живот.

Он возвышается надо мной: лицо в красных пятнах гнева, глаза – как два пулевых отверстия в складках обрюзгшей плоти, злые, черно-синие. Мама хватает его за руки и кричит:

– Перестань, Франц, пожалуйста, перестань!

– Это не Вальтер! – во весь голос кричу я. – Он никогда не прикасался ко мне, клянусь!

– Врешь, лживая маленькая сучка! – Он стряхивает с себя маму. – Ты и сама стала как они: лжешь, строишь козни, манипулируешь. Отца родного шантажировала! А сама-то кто – грязная шлюха, и ничего больше!

Он заносит ногу для пинка, но я оказываюсь проворнее и успеваю откатиться в сторону.

Если дать ему волю, он пнет меня прямо в живот, ногами выбьет из меня младенца.

– О чем ты, Франц, как она могла тебя шантажировать? Ты что, спятил? – Мама снова хватает его за руки. – Вставай, Хетти, вставай, и вон из комнаты, немедленно.

Папа пытается ее стряхнуть, но она вцепилась в него так, словно от этого зависит ее жизнь. Я хватаюсь за стол и, опираясь на него, встаю. Голова трещит, когда я, пошатываясь, иду к двери, которая оказывается открытой. Кто-то стоит в коридоре и смотрит. Кто это? Вера? Еще одна любопытная тварь. Растреплет теперь все своим подружкам-горничным, таким же глупым гусыням, как она сама, и к завтрашнему утру в округе не останется дома, где не будут знать нашей постыдной тайны.

Но это не Вера. Этот человек гораздо выше ростом. К тому же это мужчина. Дверь широко распахивается, и входит Томас – худой, угловатый.