Читать книгу "Такси для ангела - Виктория Платова"

Я упала на четвереньки и принялась разглядывать финалшахматной партии… Так и есть. Никакой ошибки!

— Вы все-таки решили поговорить о романе? —несмело сказал Дымбрыл.

— У меня его и правда нет.

— Тогда зачем вы приезжали?

Это был честный вопрос, и я постаралась честно ответить нанего.

— Затем, чтобы услышать то, что услышала… ПокинувДымбрыла и затворив дверь в комнату трех художников, я без всякого сожалениявернула пантеру Ботболту. И задала ему только один-единственный вопрос:

— Скажите, Ботболт, когда разбилась ваза? Ботболтравнодушно пожал плечами.

— Когда я нес шампанское в зал…

— Это понятно. Сколько бокалов было тогда на подносе?Восемь или один?

Узкие глаза бурята заволокла дымка, а тетива рта натянуласьдо предела. Ну, давай, Ботболт, вспоминай!..

— Восемь, — подумав, ответил Ботболт. —Восемь.

…Огрызок вечера и всю оставшуюся ночь я провела в квартиреЧижа. И до одури гоняла копию конфискованной пленки, которая была отснята заужином. Вернее, только один ее фрагмент: шахматную партию между Аглаей иРайнером-Вернером. Просто счастье, что я вертелась возле доски и в объективвлюбчивой “SONY Betacam” попадали не только мой перекошенный глаз и свернутыйнабок нос, но и фигуры на доске. И чем дольше я анализировала партию, тем яснеемне становилась картина.

Аглая была не шахматным игроком. Она была превосходнымшахматным игроком! Суметь так тонко окучить дилетанта Райнера-Вернера, суметьтак блистательно ему проиграть, суметь потерять такое количество фигур в самыхвыгодных комбинациях!.. Для этого нужно было просчитывать не пять, а десятьходов вперед! Она играла за него и за себя, это было очевидно! Она гналаРайнера-Вернера к победе плетью о семи концах, она просто не давала емуопомниться!

Теперь, промотав кассету сто сорок четыре раза, я суверенностью могла сказать: Аглая проиграла только потому, что хотелапроиграть.

Ей было жизненно необходимо проиграть, чтобы…

Чтобы разбить проклятый бокал!!!

И эти ее постоянные отлучки в оранжерею, и Ботболт, которогоразбившийся горшок застал не с одним бокалом на подносе, а с восемью… Поднос содним бокалом был уже потом, Ботболт налил в него шампанское из начатой бутылкина столе и, не задерживаясь, отнес в зал, чтобы она его выпила.

Я почувствовала пьянящий привкус ярости на губах.

Нет, Аглая не могла так поступить со мной, служившей ейверой и правдой. С кем угодно — только не со мной! Шахматной партии и бокалабыло слишком мало, для того чтобы высказаться. А Аглая должна была,высказаться.

Должна.

А я должна была ее услышать. Ведь для чего-то она взяла меняв секретари. Именно меня!

После часа стояния в душе я наконец-то нашла недостающеезвено. В самом финале “Украденных поцелуев”.

«УВЯДШЕЕ СЧАСТЬЕ, РАСТРЕПАННЫЕ ВЕТРОМ ВОЛОСЫ, УКРАДЕННЫЕПОЦЕЛУИ, УСКОЛЬЗАЮЩИЕ МЕЧТЫ… ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ВСЕГО ЭТОГО? СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО?»

Это был подстрочник песни, которую Аглая так и не напела. Нопроизнесла, прежде чем отдать бокал Дашке. И дождаться своего собственногопоследнего бокала.

Стоящего на подносе в гордом одиночестве.

Ведомая каким-то дьявольским вдохновением, я приняласьломать коробку из-под кассеты с “Украденными поцелуями”. Лицевая сторона непредставляла собой ничего экстраординарного: цельный кусок пластмассы, неболее. Но изнаночная — с логотипом “КИНОЭТО-ПРАВДА24КАДРАВСЕКУНДУ” и реквизитамифильма — вовсе не была цельной: она состояла из двух кусков. Разделив их припомощи первого же подвернувшегося под руку тупого ножа (ну почему холостякипрактикуют тупые ножи!), я нашла то, что даже не думала искать: крошечныйблестящий ключ, спрятанный в таком же крошечном углублении одной изпластмассовых половинок…

* * *

…Чиж начал ныть, как только мы приблизились к“КИНОЭТОПРАВДА24КАДРАВСЕКУНДУ” на расстояние двух кварталов.

— Это бред, — с апломбом заявил он. — Все,что ты собираешься сейчас сделать, — это бред.

— Но ведь ключ существует. Ты не будешь этого отрицать?

— Ну и что? Ненормальный ключ ненормальнойписательницы. Только и всего.

— Чиж, ты же всегда был сторонником самых экзотическихверсий.

— Теперь не сторонник.

— А если это правда?

— Это не может быть правдой.

Это стало правдой, стоило мне только переступить порогмаленькой студии по записи фильмов — буйных пятидесятых и нежных шестидесятых.Она и впрямь была маленькой: метров восемнадцать, не больше. Компьютер, двателевизора и два видеомагнитофона, небольшой диванчик с валиками вместоподлокотников (буйные пятидесятые). И два легких кресла с поджарыми ногами итакой же поджарой спинкой (нежные шестидесятые). Стену украшали два плаката:один к фильму “Безумный Пьеро”, другой — к фильму “На последнем дыхании”. Обаназвания, так легкомысленно оккупированные Годаром и Бельмондо, можно былосмело отнести к самой Аглае.

Тем более что на столе, прикорнувшем возле окна, я увиделато, что никак не ожидала увидеть: небольшой изысканный фонтанчик, живонапомнивший мне бамбуковые радости в ландшафте Дымбрыла Цыренжаповича. Желоб,наполнившись водой, перегнулся, а я вдруг вспомнила о том, что в последниенесколько дней до нашего отлета из Москвы перестала слышать мерный стук метронома.Мерный стук в недосягаемом Аглаином кабинете.

— Забавная штучка, — сказала я молодому человеку вбейсболке. Козырьком назад.

— Забавная, — согласился козырек, пугающе похожийна Жан-Пьера Лео из “Украденных поцелуев”.

— Никогда такой не видела.

— Я тоже. — Жан-Пьер улыбнулся мне так, как будтоукрал все поцелуи сразу. — Подарок одной нашей постоянной клиентки.

— Кстати, по поводу вашей постоянной клиентки… — Явытащила из кармана ключ и осторожно положила его на стол перед Жан-Пьером.

Он не удивился, он даже не стал задавать мне лишнихвопросов. Он вынул из ящика шкатулку. Небольшую, но довольно изящную,сработанную под сандал шкатулку. Только и всего.

Но прежде чем открыть ее, я не удержалась и спросила:

— Простите, это не вы приносили цветы АглаеКанунниковой?

— А что? — Молодой человек поднял брови. —Разве в этом есть что-то предосудительное?

— Нет, но…

— Одна ее поклонница меня об этом просила. Та самая,которая подарила фонтанчик… Она часто к нам приходит. Она любит старые фильмы.

— А вы?

— Я тоже. Я старомодный человек.

— Четыре букета желтых гвоздик? Теперь Жан-Пьер Лео,удачно сдублированный бейс-болкой козырьком назад, удивился по-настоящему.