Читать книгу "Машина пробуждения - Дэвид Эдисон"

Вообще-то Клу ничего подобного не видела, невзирая даже на всепоглощающее отчаяние, скребущее ее сердце. Но пока Ноно читала нотации о порочности Круга, Пурити разглядывала Краски Зари, напустив на лицо, как сама надеялась, выражение отрешенного благоговения. Девушка искала хоть какой-нибудь намек на Оружие, когда вдруг вспомнила угрозу, которую Ноно швырнула своей сестре Нини, – в тот миг она казалась просто очередной чепухой, но теперь до Клу стал доходить смысл.

«Мнер сказал мне, что если петь достаточно медленно, то это причиняет боль», – вот что говорила Ноно. А еще теперь она сказала: «Мнер заманивал песенкой обратно к себе в постель».

И вот тогда к Пурити пришло осознание тайны, насчитывавшей уже четверть миллиона лет. Лорды и Круг; Оружие; помещение, куда до недавнего времени могли войти только князь и члены Круга Невоспетых.

– Святое самоубийство, да Оружие же было у них все это время!

Иначе и быть не могло. Лорды не находили Оружие, они всегда им обладали. А если так, тогда знание об этом инструменте служило причиной существования самого Круга – баланс сил, взаимно жаждущих уничтожения друг друга. Колокола, вся история окружавшего ее общества определялась тайным противостоянием эпохальных размеров, пришедшим к непреодолимому паритету. Что ж, это вполне объясняло, почему лорды так оберегали сведения о том, как прийти к Смерти – или причинить ее, – и, что еще важнее, почему они даже не попытались развязать войну за обладание Оружием. Всякий, кто имел голос, мог управлять им.

– Мои аплодисменты, Пурити! – захлопала в ладоши Ноно. – Ты наконец-то собрала все фрагменты мозаики воедино, хотя обычно никого, кроме себя, не замечаешь.

Пурити не слушала. Лорды веками надежно хранили тайну Оружия, скрывали его, пока их не заперли внутри Купола, и вот тогда выпустили на свободу. Возможно, ее мысль о том, что указ об Обществе был подписан Ффлэном с целью навсегда избавиться от правящего сословия, была не так уж далека от истины?

С другой стороны, она наконец-то нашла то, что так долго искала, – связь между князем, Кругом, Оружием и Красками Зари. Она была прямо здесь, сокрытая в основании каждого витража, в черных прямоугольниках, украшенных золотыми письменами, что, на первый взгляд, казалось, служили лишь пояснениями к изображенным стеклянной мозаикой картинам. С расстояния в несколько футов надписи выглядели неразборчивыми, но, подойдя ближе, Пурити стала различать текст. Если она все правильно прочла, то хоть размерность строк на разных витражах и значительно отличалась, однако написанное определенно задавало музыкальный мотив. Краски Зари хранили песню.

Порой даже трюфели, идеальный уют и бархатистое красное вино не способны улучшить твоего настроения – вынуждена была со вздохом признать Лалловё Тьюи, маркиза Теренс-де’Гис. Она возлежала в ванне, выставив из воды скрещенные ступни и разглядывая лаковую гладь ногтей. Взяв несколько гранатовых зерен из стеклянной плошки, она принялась прокалывать их тонкими кодовыми иглами. Лалловё нравился не столько вкус фрукта, сколько рубиново-яркий, кровавый цвет сока, пробуждавший воспоминания о тех днях, когда сама она была много моложе и когда мама кормила ее этими зернами, уверяя, будто бы это зубы, вырванные у спящих детей. «Гранат, – с сожалением подумала маркиза, – далеко не так вкусен, когда уже знаешь, что он не имеет отношения к человеческому телу».

По причине мрачного настроения она почти весь вечер провалялась в ванне – сложенной из каменных чешуек чаше размером с небольшой пруд. Над поверхностью никогда не остывавшей воды поднимался пар, напоенный ее любимыми ароматами (сегодня – сырой древесины Болот, размытого дождями известняка и жасмина), но Лалловё не тратила времени впустую. Кодовые иглы ни на секунду не покидали ее рук, внося программу в плававший над коленями, похожий на гигантскую устрицу компилятор. Под кальций-карбонатным панцирем мерцала пронизанная электроникой начинка моллюска – светящаяся коробочка, опутанная золотыми проводками, разбитая на 1024x1024x1024 клетки и проецирующая программную матрицу, на которой маркиза, словно на холсте, писала себе сестру.

Кодовые иглы летали в пальцах Лалловё, будто в танце, выбивая команды. В каждой руке маркиза сжимала по две, пронзая и раздирая пространство между квантовыми частицами или же время от времени отправляя ими в рот очередной гранатовый «зубик». Сосредоточенно пережевывая, она раздумывала над стоящей перед ней задачей, но где-то на краю проблем, связанных с разработкой искусственного интеллекта, маячил куда более значительный вопрос: как перехитрить Цикатрикс. Надо было выяснить, что на самом деле задумала владычица фей, и найти способ выйти из этой игры победительницей.

Программировать было куда как проще, – пока люди бились в попытках минимизировать размеры электроники и повысить при этом ее эффективность, при помощи кода фей можно было добиться значительно больших результатов с куда меньшими усилиями. Была своеобразная поэтичность в той логике, которую использовала Лалловё и которая многократно превосходила возможности обычной математики, а созданный маркизой код и вовсе читался как стихи – моллюск-компилятор оказался идеальной средой разработки для построения искусственного разума. Лалловё не смогла бы внести изменения в его базу данных, даже если бы от этого зависела ее жизнь, – хвала Воздушной Мгле, что этого и не требовалось, – зато могла подселить мыслящий призрак в машину, даже не вылезая из ванны.

Раньше она использовала моллюска, чтобы программировать особенные часы, – к примеру, одни из них Лалловё подарила сестре Окснарда, чтобы та повесила их над кроватью, и, когда женщина спала, они нашептывали ей немыслимые ужасы, пока окончательно и бесповоротно не свели с ума. В конце концов доведенная до отчаяния девчонка отдала все свои богатства Нумизмату за то, чтобы тот снял с нее связующее с телом заклятие, а затем бросилась с моста Великанских Ребер. Потеха!

Невзирая на тот факт, что его компоненты соединяли в себе технологии и магию многочисленных видов и реальностей, программировать вивизистор так, чтобы тот имитировал разумную жизнь, было не многим сложнее – во всяком случае, в теории, – чем создавать часы, разве что работа требовалась более тонкая. Живой разум можно представить в виде множества зачарованных часов, чьи механизмы объединены и движутся синхронно; каждый отвечает за свой аспект сознания: восприятие, мышление, саморегулирование, ярость – и настроен на взаимодействие при помощи рекурсивных функций. Но, как ни аргументируй, было в этом что-то и от искусства; маркиза мысленно поблагодарила своего человеческого папу за унаследованный от него поэтический дар. Она даже представила себе, как мать пытается встроить в алгоритм птичьи трели и стрекот сверчков, чтобы добиться хотя бы базовых…

«Мой отец. Вот в чем все дело, – осознала Лалловё, почувствовав тошноту и всепроникающее чувство стыда. – Мой отец. Поэт. Человек, которому хватило ума вовремя уйти».

Именно поэтому она и оказалась здесь, поэтому выбрали именно ее, а не Альмондину. Лалловё захлестнула волна смешанных эмоций, каких она прежде никогда не испытывала: гордость сплеталась со стыдом, восторженная благодарность шла рука об руку с желанием убить отца, любовь говорила на языке ненависти. Примерно так это можно было описать.