Читать книгу "Джеймс Миранда Барри - Патрисия Данкер"

И что такое подлинность? Где та подлинная душа, которую ты так мечтаешь обрести? Нет ничего подлинного! С разными людьми и ты разный. Ты играешь разные роли. Я играла каждую минуту своей жизни. Я всегда на сцене. Мы все на сцене. Это вечное представление. Что, это твоя подлинная душа велит каждое утро принести горячей воды, а потом отсылает служанку, чтобы начать мыться? Или кто-то другой, кем ты всегда притворялся? Я знаю – а ты, кажется, забыл, – что нам достается всего одна пьеса. И ты создаешь реплики и сюжет по ходу дела. Кто тебе это должен сказать – Шекспир? Не бывает репетиций, не бывает второго представления, на котором можно сыграть лучше. Мы на сцене прямо сейчас, и все. И у тебя роль травести, Джеймс. Какой же ты идиот. Ты играл эту роль со вкусом и с блеском. Ты был прекрасен. Ты имел успех. А теперь ты решил произнести эпилог, появиться в юбке и объявить мораль, чтобы тебя освистали и прогнали со сцены? Ты сумасшедший.

Она шагала по комнате, прижав к лицу платок. На щеках багровели пятна гнева. На этот раз, вопреки всем своим заявлениям, Алиса не играла. Она действительно очень разозлилась.

– Что ты хочешь делать? Ходить и всем рассказывать, что ты женщина? Носить мою одежду? Как ты думаешь, что произойдет? Может, тебя попытаются вылечить или зарисовать анатомические подробности твоего устройства? Или продадут тебя в цирк? Господи помилуй, Джеймс…

Она дошла до камина и нервно взяла с полки одного из этих ужасных фарфоровых пастушков. Потом не в шутку топнула ногой.

– Ты наплюешь на людей, которые горы сдвинули, чтобы сделать твою жизнь увлекательной. У тебя есть деньги. Ты добился успеха. Многие берут с тебя пример. Ты хочешь сообщить им – слушайте, я ничего такого не имел в виду? Это все ошибка? Ты ведь это говоришь.

Черт побери, Джеймс! Как ты смеешь? Откуда вдруг сомнения в таком возрасте? Почему вообще ты сомневаешься в том, кто ты такой?

Она закусила губу.

– Кто такая Алиса Джонс? Я великая английская актриса. Это могут подтвердить картины, афиши, бесконечные восторженные записки. Никому не интересно, откуда я взялась. По крайней мере, очень немногим. Дело не в том, откуда ты взялся, а в том, чего достиг. И ты хочешь мне сказать, что готов все это перечеркнуть?

Она повернулась ко мне:

– Послушай-ка меня, Джеймс Барри. – Она стояла почти на носках моих сапог, полыхая гневом, и я чувствовал ее возмущение кончиками пальцев. – Свет знает, кто есть кто. И свет говорит, что ты мужчина. Я не хочу больше слышать об этом. Ни единого слова!

Она порывисто села рядом со мной.

– Алиса, – спокойно сказал я, – я и не сказал ни слова. Ты одна говорила.

Алиса расплакалась – громким негодующим воем ребенка, которому только что сказали, что игра окончена и пора в кровать. Я взял ее руку и тихо сжал в своей. Когда первые потоки слез иссякли, она сердито всхлипывала. Я снова заговорил.

– Алиса, я провел всю жизнь под маской. Я не знаю, кем еще я бы мог быть.

Она перебила:

– Но тебе нравилось наряжаться. Ты разве не помнишь свою первую форму? Как ты танцевал в красном мундире? Ты выглядел превосходно. Я ужасно ревновала. Ты любил власть, Джеймс. Не отпирайся. Ты любил помыкать людьми и стрелять в зулусов…

– Алиса! Могу тебя уверить, что я стрелял только в тех, кто добровольно подставлял грудь под пулю.

– На дуэлях! Ты дрался на дуэлях, Джеймс. Ты играл с огнем! Ты нарочно рисковал разоблачением.

Я молчал. Я вспоминал тот хмельной приступ страха, который испытывал, расходясь с противником и зная, что, если меня хотя бы ранят, – моей карьере конец. Да, втайне, не проговаривая, я надеялся и на это. Алиса права. Я стремился к разоблачению.

– Ты не держался в тени. Ты ссорился с каждым, кто попадался на твоем пути. Твои подчиненные тебя боготворили, твои начальники содрогались при твоем приближении. Ты возмущал спокойствие, и делал это намеренно. О тебе говорили, Джеймс. Ты был видной фигурой в обществе.

– Вот именно! – закричал я, внезапно разгораясь гневом ей под стать. – Я был фигурой в обществе! А что еще мне оставалось? В конечном счете рядом со мной никого не было. Тебя не было.

На секунду она умолкает. Но я еще не видел, чтобы Алиса позволяла кому-то другому сказать последнее слово, не позволит она и сейчас. Она разворачивает меня лицом к себе.

– Теперь я с тобой. Я люблю тебя, Джеймс, и, если бы я хоть на минуту вообразила, что смогу прожить жизнь с тобой, я бы так и сделала. Но ты бы никогда не позволил никакой женщине перещеголять тебя. На вершине мог находиться только ты. Ты бы никогда не отпустил меня одну на гастроли. А мне это было необходимо. Я хотела продвигаться вперед. Ты бы безусловно положил конец моей карьере – а я бы твоей, безусловно, только помогла. Ты слишком много обо мне знал. Мне нужны были опьяненные, трогательные идиоты вроде Адольфуса, храни его Бог, а не мужчина, задающий вопросы, вроде тебя. Конечно, я тебя любила, Джеймс, но мне нужна была и своя жизнь. Я не хотела, чтобы меня тащили помирать в тропики.

– Я бы никогда не заставил тебя туда ехать, – испуганно ответил я.

– Видишь. У меня бы даже не было надежды потанцевать на балах у плантаторов. Джеймс, ты слишком привык к приказам и подчинению. Я ненавижу спорить, а тебе это нравится.

– Но ты любишь, чтобы все выходило по-твоему, Алиса.

– И ты тоже.

Мы шипели друг на друга, как сцепившиеся кошки. Она потянула за локон моих седеющих рыжих волос, склонилась и поцеловала меня в щеку. Потом примерила льстивый, умоляющий тон:

– Ну Джеймс, мы теперь так счастливы, пожалуйста, не надо ничего портить.

Тут ей пришла в голову ужасная мысль.

– Только не говори мне, что ты несчастлив. Что ты хочешь чего-то другого? Чего-то еще? Пожалуйста, только не это.

Эти слезы были непритворны.

Она снова победила. Что мне оставалось, кроме как успокоить ее? Пока мы ссорились, я кое-что понял. Разоблачение мне больше не угрожало. А я любил опасность маскарада. Я так долго был навязчиво сосредоточен на своем одиночестве, на тайнах моего скрытого «я», недоступных миру, что не сразу понял произошедшую перемену. Я больше не был одиноким мужчиной. Джеймс Миранда Барри наконец-то воссоединился с единственным оставшимся на свете человеком, которому он полностью и безоговорочно доверял, которого всегда любил.

– У этой истории счастливый конец, Джеймс. – Она улыбалась. Лицо ее слегка распухло от слез. – Мы наконец-то друг друга нашли. Давай велим принести чаю.

Я не могу ей сопротивляться.

Мы прогулялись вдоль набережной в сумерках, наблюдая за быстрыми передвижениями фонарщика с длинными шестами от одного столба к другому – словно грабитель крался от дома к дому. И что же могли увидеть прохожие? Маленького доктора, который идет несколько скованно, но с безукоризненно прямой спиной и неизменной воинской выправкой, и роскошную фигуру знаменитой миссис Джонс. Кто бы посмел сказать, что старая актриса слишком пышно одета? Да и какая разница? Все ее наряды – по самой последней моде, включая короткую накидку и отделку. Она кланяется праздной публике – всегда грациозно, не высокомерно – героиня подмостков, выступавшая под гул оваций. Браво! Браво! Браво! Но, возможно, самую изощренную игру просто никто не замечает, и поэтому ею некому восхититься.