Читать книгу "Русский Ришелье - Ирена Асе"

Князь Хованский сумел увести с собой семьсот конников. Через много дней у Полоцка они встретятся с отступившей из рощи пехотой – восемьюстами стрельцами и четырьмя сотнями солдат. Чудеса храбрости совершили смоленские рейтары – они не только организованно отступили сами, но и защитили часть пехоты.

В тяжелейших условиях отойти удалось половине армии.

Иван Андреевич Хованский, отступив, срочно провел в своей армии военную реформу, создал полк тяжелых гусар, подобных польским. Но военная инициатива была уже упущена, а православная белорусская шляхта засомневалась, стоит ли поддерживать русских.

Увы, Хованский одерживал победы над небольшими силами противника, проиграл же во главе крупной армии. Сбылось пророчество царя Алексея Михайловича: князь, слишком хвалившийся перед боем, оказался разгромлен. После чего тяжело пришлось и войскам Долгорукого, которые перешли к обороне. Если до поражения Хованского еще можно было предполагать, что у России есть шанс удержать ливонские города, теперь было очевидно: воевать с Польшей и одновременно отстаивать эти города невозможно.

Глава XIII. Спор с государем

Итак, Афанасий Лаврентьевич сохранил пост воеводы Царевичев-Дмитриев града и главы делегации на переговорах со Швецией. Но перед ним возникли новые сложности. Неожиданно умер шведский король Карл X, власть перешла к Госсовету и назначенному регентом графу Магнусу, Габриэлю Делагарди[70]. Граф не имел тех амбиций, которые были у Карла X, желавшего увенчать себя как можно большим количеством корон. Зато мудрый политик лучше покойного короля осознавал, что значат для шведской казны и шведской знати Лифляндия и Эстляндия. Ведь отсюда шли в Швецию и хлеб, и немалые деньги. И отдавать эти провинции русским Делагарди не собирался.

А обстановка на Украине оставалась сложной. Царь писал Афанасию Лаврентьевичу Ордину-Нащокину: «На черкас[71] надеяться никак невозможно – верить им нечего, как тростник, колеблются, а если увидят нужду, тотчас помирятся с ляхами и татарами».

России грозила война даже не на два, а на три фронта: одновременно против шведов, поляков и крымского хана. Юрий Никифоров лично привез Ордину-Нащокину инструкции от царя: хорошо, если удастся сохранить хоть один-два завоеванных города, если же не получится, заключить мир и без этого.

– А по моему разумению, – в сердцах сказал Ордин-Нащокин другу, – пока срок перемирия со шведами не истек, надо мир с поляками заключать. Просить о посредничестве курфюрста бранденбургского или герцога Курляндского.

Надо ли пояснять, что дискуссию эту приятели вели за накрытым столом, на котором были и местные колбасы, и лососина, и отменная местная ветчина, и искусно приготовленный немецкий крендель.

Юрий Никифоров возразил Афанасию Лавретьевичу одной фразой:

– Государь повелел заключить мир со шведами.

– Это все бояре. Манят их украинские поместья.

– А тебя, дворянина из Пскова, берег Балтийского моря не манит? Коли появятся здесь у Руси приморские города, разве тебе не легче будет товары из твоего поместья сбывать? – парировал подьячий.

– Да разве в этом дело? С польским королем мир нужнее, чем со шведами. Как заключен будет мир с польским королем, так и татары отстанут. Два у нас врага: шведы, что путь к морю закрыли и пошлины берут, и басурмане – турки с татарами. Вспомни, скольких русских людей крымчаки в полон увели, сколько народу во время своих набегов поубивали! На юге земля в два раза больше, чем под Москвой, хлеба может давать, а не пашет никто – пахари татарских набегов боятся. Оттого и живем в бедности. А союзник против татар и шведов может быть лишь один – Польша. Но ежели у нее Украину отобрать, разве она другом останется?

Никифоров повторил то, что уже сказал:

– Государь повелел заключить мир со шведами.

– Что же до шведов, чтобы удержать перемирие, надо просить о посредничестве Карла II, короля английского. Король согласится, потому что государь наш с убийцей его отца, узурпатором Кромвелем, дружбы не имел, за что Карл II благодарен должен быть.

Вот тут Юрий Никифоров лишь руками развел. Подумал: «Мудрый человек Афанасий Лаврентьевич, на переговорах ни один дипломат его не перехитрит, а тут такое сказанул». Никифоров коротко спросил:

– Да когда же это короли руководствовались благодарностью?

После паузы подьячий добавил:

– Наше дело – государеву волю выполнять.

Ордин-Нащокин и сам понял бессмысленность спора. Предложил:

– А не выпить ли нам доброго немецкого пива?

– И не только его…

В ход пошло и лифляндское пиво, и отменный рижский шнапс. Впрочем, Афанасий Лаврентьевич не столько сам пил, сколько потчевал гостя. А после застолья шифром написал царю письмо, где повторил все, что ранее сказал Никифорову, а также нашел новые аргументы. По сути, послание было дерзновенным: только недавно ожидавший отставки Афанасий Лаврентьевич позволил себе поспорить с царем, после того как государь уже принял решение. Видимо, на самом деле воевода Царевичев-Дмитриев града ставил интересы Руси выше своей карьеры настолько, что готов был вызвать гнев царский. В письме Афанасий Лаврентьевич вновь подчеркивал: мир с поляками важнее мира со шведами. Что же касается православных украинцев, то стоит ли заботиться о них, жертвуя своими интересами? Афанасий Лаврентьевич отмечал: «Прежде, когда они были от великого государя неотступны, уступить их было нельзя, потому что приняты были для единой православной веры; а теперь в другой раз изменили без причины: так чего за них стоять?» Афанасий Лаврентьевич доказывал, что Царевичев-Дмитриев град и Юрьев-Ливонский ценнее Полоцка и Витебска. От Полоцка и Витебска «прибыли никакой нет, а убытки большие: надобно будет беспрестанно помогать всякою казною, да держать в них войско. Другое дело – Лифляндская земля: от нее русским городам Новгороду и Пскову великая помощь будет хлебом; а из Полоцка и Витебска Двиною-рекою товары станут ходить, и с них пошлина в лифляндских городах будет большая…» Конец письма был совершенно неожиданным: Ордин-Нащокин пишет, что враги его из числа думных людей и воевод из личной ненависти к нему вредят делу, а потому он просит от посольства его отставить.

На первый взгляд, неожиданная просьба. Но Афанасий Лаврентьевич знал, что пишет умному человеку. Сначала он изложил царю Алексею Михайловичу свои представления о том, как надо вести внешнюю политику, а потом попросил отставку с должности посла. Смысл послания был ясен: так как я не согласен с тем, что надо отдать шведам лифляндские города, пожалуйста, не заставляйте меня это делать.

Мнения о том, с кем заключать мир, царь не изменил. Но прекрасно понимал: воевода Ордин-Нащокин, более трех лет проведя в Царевичев-Дмитриев граде, душу вложил в его обустройство и заставлять его лично подписывать договор о передаче города шведам было бы немилосердно. Вместо Ордина-Нащокина послом был назначен все тот же князь Прозоровский. Впрочем, нужен ли был на этих переговорах Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин? Отдавать города – дело нехитрое, с ним князь Прозоровский мог справиться и без лучшего российского дипломата. По мирному договору Россия возвращала все завоеванное: Кокенгаузен, Дерпт, Мариенбург, Ниеншанц и остальные города, да еще обязалась оставить в этих городах королевским ратным людям хлебные припасы – десять тысяч бочек ржи и пять тысяч бочек жита. Вот этого пункта в договоре рачительный Афанасий Лаврентьевич, пожалуй, не допустил бы.