Читать книгу "Пожалуйста, только живи! - Ольга Карпович"

– Носилки!

Пока Беликова грузили на носилки, Рита, вцепившись в зеленый рукав, отволокла медичку в угол и требовательно спросила:

– Что с ним?

Та повела полными округлыми плечами:

– Острая сердечная недостаточность. Причину пока установить невозможно. В больнице проведут все анализы.

Рита, кивнув, двинулась вслед за носилками, которые дюжие санитары уже выносили из зала.

На улице ветер взметал сухие осенние листья. Сыпал злой колючий ноябрьский снег – не задерживаясь на земле, лишь яростно хлеща деревья, дома, стекла, автобусные остановки, машины и лица прохожих. Машина «Скорой помощи» стояла у подъезда. Глухо ворчал заведенный мотор, мутную снежную темень взрезывали синие и красные вспышки мигалки.

Уже у самой машины Левка вдруг потянулся с носилок и ухватил Риту за запястье. От укола ему, кажется, стало лучше, синюшная бледность слегка отступила, дыхание не полностью, но немного выровнялось.

– Гретхен, не вздумай тащиться со мной в больницу, слышишь? – распорядился он. – У тебя что там после конфы намечалось – ужин и шампанское? Вот и дуй туда!

– Заткнись, умник, а? – попыталась возразить она.

– И не подумаю! Давай проваливай отсюда, топай на ужин! Я не знаю, что мне такое вкололи, но имею сильное подозрение, что, если прямо сейчас засну, сны мне приснятся совершенно психоделические. Так что не вздумай сломать мне кайф, бродя вокруг кровати и вздыхая, как больной слон. Ясно? Все равно ничего интересного тебе сегодня эскулапы не скажут. Так сделаешь хоть одно полезное дело – увезешь домой мое пальто, а то в этом вертепе кто-нибудь его сопрет, как пить дать. Ты меня поняла?

– Поняла, – кивнула Рита.

Если Левка по какой-то причине хочет поехать в больницу один, ну что ж, значит, она должна принять его решение. Она и сама не терпит навязчивой жалости.

– Я поняла, – кивнула она, – я завтра приеду, хорошо?

Левка опустил веки в знак согласия, и Рита, быстро наклонившись, поцеловала его во все еще влажный от пота висок.

– Слышь ты, придурок, если ты кони двинешь, мне будет… неприятно, – шепнула она.

– Не дождешься! – прошептал в ответ Левка.

На следующий день, когда Рита приехала в больницу, в коридоре ее встретила Левкина мать. Рита, конечно же, была знакома с ней, хотя встречаться им доводилось, к счастью, не так уж часто. Левкина мать, Светлана Васильевна, вечно замотанная в какие-то бесцветные, бесформенные хламиды, подметающие подолом мостовую, в неизменном платке, из-под которого хмуро смотрели синие, как у Левки, глаза, давно уже осознала, что сын ее – закоренелый грешник. Однако, видимо, чувствуя себя в некоторой степени миссионером, женщина продолжала регулярно, с интервалом в несколько месяцев, являться в квартиру сына, вести с ним душеспасительные беседы, а если Беликова не удавалось застать дома, оставляла под дверью целый ворох религиозных брошюрок.

По неизвестной причине Риту она ненавидела всей душой и считала этаким бесом, совратившим ее мальчика с пути истинного. Что было тем более странно, если учесть, что к греху, который больше всего заботил Левкину мать – греху мужеложества, – Рита склонить Левку уж никак не могла.

Увидев в больничном коридоре, среди снующих туда-сюда медсестер в белых халатах и голубых костюмах, одиноко притулившуюся на стуле Светлану Васильевну, Рита на мгновение замедлила шаг, борясь с ребяческим желанием немедленно сбежать и вернуться, когда это унылое изваяние в неопределенного цвета длиннющей юбке скроется с горизонта. Однако было уже поздно, Беликова-старшая ее заметила.

Она вперила в Риту взгляд покрасневших глаз, выставила вперед дрожащий узловатый палец и дребезжащим голосом провозгласила:

– Ты!

– Я, – согласилась Рита, пытаясь бочком протиснуться мимо женщины в Левкину палату.

Получать внеочередную проповедь в провонявшем хлоркой больничном коридоре ей совсем не хотелось.

– Глаза твои бесстыжие, – выплюнула Левкина мать, напирая на Риту грудью. – Как тебе не совестно жить после того, что ты сделала с моим мальчиком! Шалава подзаборная! Сволочь!

– Эээ… – протянула Рита. – Светлана Васильевна, я, конечно, человек не воцерковленный, но мне кажется, в вашей религии что-то такое было про любовь к ближнему, нет?

Тетка замотала головой, не слушая. Из-под платка выбились пряди светлых, с заметной сединой волос.

– Я говорила вам! Я предупреждала! Не боитесь вы кары божьей! Живете блудно, во грехе. И вот… – она махнула рукой в сторону белой двери, за которой, по-видимому, скрывался Левка. – Дождались! Дождались, проклятые!

Женщина вдруг всхлипнула и тоненько завыла на одной ноте. Рита с каким-то вялым ужасом смотрела, как вскипают под ее покрасневшими веками слезы, затуманивают глубокий синий цвет глаз, а затем сбегают вниз по щекам, по подбородку, туда, где топорщится тугой узел темно-синего платка.

– Светлана Васильевна… – пробормотала она. – Что с Левой? Он…

– СПИД у твоего Левы! – подавившись рыданиями, рявкнула вдруг Левкина мать. – Вот, анализы пришли час назад. Сейчас сказали, будут в другую больницу переводить, на Соколиную Гору. А я говорила, я говорила, что этим кончится… Господь, он все видит! Ох, Левушка, мальчик мой…

Она рухнула обратно на стул и затряслась, уткнувшись лицом в стиснутые кулаки.

Рита с минуту постояла молча, осознавая услышанное. В первые секунды ее почти опрокинул мелкий эгоистический страх. СПИД… Она столько лет практически жила с Левкой, пользовалась одной посудой, иногда даже пила с ним из одной чашки. Могла ли она заразиться? Как давно он болен? Наверное, давно, раз болезнь успела так спрогрессировать. Этот гребаный Артур, должно быть, был ВИЧ-инфицирован с самого начала, еще до знакомства с Беликовым. А Левка заразился от него еще тогда, когда они все втроем жили в квартире на Пятницкой. Господи, в тот день, когда она умоляла Левку дать ей дозу, а он отказал ей, он, получается, спас ей жизнь, сам того не осознавая.

Ладно, это все потом. Потом она сделает анализ и убедится, что она здорова. Должна быть здорова. А сейчас главное – Левка.

Рита осторожно обошла Светлану Васильевну и толкнула дверь в Левкину палату.

Она хорошо запомнила эти несколько секунд. Скрип полиэтиленовых бахил, которые ее заставили натянуть на ботинки в гардеробе. Металлическую гладкость дверной ручки под пальцами. Кисловатый запах дезинфекции. Запомнила, как Левка, распростертый на кровати, поднял на нее глаза. Какое перевернутое, вмиг постаревшее было у него лицо. Господи, он же похож на потерявшегося ребенка, на маленького мальчика, которому смертельно страшно. Какие у него беспомощные глаза – и как это она раньше не замечала? И пальцы, тонкие, бледные, гибкие пальцы – наследство бабки-скульптора, – до боли вцепившиеся в край простыни.

Так было только в первую секунду. Уже через мгновение Левка изобразил бледными губами обычную свою глумливую ухмылку и произнес: