Читать книгу "Принц теней - Рэйчел Кейн"

– А мы… мы с вами – мы тоже останемся в прошлом? – Она плакала, но очень тихо: я только чувствовал, как от ее слез промокает рукав моей рубахи, но она при этом не издавала ни звука.

– Нет, – ответил я, и она подняла голову, глаза ее были мокрыми и блестящими, губы полуоткрыты. – Я только что видел призрак Меркуцио – и он говорил со мной.

– Что же он вам сказал?

– Он сказал: «Любовь хороша, если думаешь сердцем», – произнес я. – А я люблю вас, и плевать, что вы Капулетти.

И я поцеловал ее, чувствуя вкус слез и цветов, страха и надежды, отчаяния и мечты. Ее губы были мягкими и нежными, как лепестки розы, обласканной солнцем, и что-то вдруг стало расти внутри меня, что-то огненное, горячее, но не обжигающее, словно крылья разворачивались у меня за спиной. Это не было разумно. Это не было верно с точки зрения политики. Это не было нормально. Но меня больше не волновало ничего, кроме того, как она трепещет, когда я касаюсь ее, и прижимается ко мне всем телом. Это чувство не было похоже на проклятие. Оно не было проклятием.

Это было благословение.

Ее губы были самым сладким и самым пьянящим напитком на свете, и я пил, пил, пил, пока у меня не закружилась голова…

…Такими нас и нашли, когда вышибли дверь в ее покои: в объятиях друг друга и в своем мире, принадлежащем только нам…

Я бывал в Кастельвеккио только дважды в жизни: первый раз – когда меня, шестилетнего, толстого и неуклюжего в парадном облачении, представляли герцогу Эскала, а второй – когда я сопровождал своего кузена и дядю на какой-то праздник.

В этот раз я шел по длинной узкой анфиладе комнат и коридоров, и все эти бесконечные арки, через которые я проходил, вызывали у меня ощущение, что меня проглотило какое-то гигантское животное из мрамора, камня и штукатурки. Со стен на меня смотрели прекрасные портреты – они словно провожали меня глазами и возмущались тем шумом, который производили наши шаги и звон оружия моих сопровождающих. Я шел тихо и без оружия – у меня даже не было кинжала. И руки у меня были надежно связаны.

Сзади на значительном расстоянии от нас шли Капулетти – глава семьи и его жена, а за ними Розалина под густой вуалью и в окружении охраны. Где-то там, возможно, был и мой дядя, вернее должен был бы быть – но я не был уверен, что после событий минувшей ночи у него хватит сил на еще одно испытание.

Я решил про себя, что это будет мое и только мое наказание. «О, Меркуцио, это ведь твоя последняя шутка? И я твоя последняя жертва?»

Да будет так.

Я был грязен и голоден и чувствовал слабость: мне давали воду, но одежда на мне была все та же, а единственное яблоко, которое мне выдали, я съел уже много часов назад. Голова болела, мысли путались.

И все же я был счастлив, как никогда раньше.

– Никак в толк не возьму, – сказал стражник, который шел справа от меня: он был общительным и болтливым в отличие от того, который шел слева и был похож на каменное изваяние. – Пожертвовать всем ради женщины! Дело ясное, герцог велит вас казнить за это, иначе Капулетти поднимут страшный крик, а у них и так страшное горе в семье, он не захочет добавлять им еще страданий… А вы улыбаетесь!

– Да, – кивнул я.

– Почему?!

– Потому что я счастлив.

Он покачал головой, и кольчуга, которая прикрывала его шею, зашелестела – словно зашипела змея.

– Счастливы только дураки, молодой синьор. А мудрецы всегда печальны.

– О, тогда я молю Господа о том, чтобы никогда не знать мудрости, – ответил я. – Самые счастливые люди, которых я когда-либо встречал, всегда были немножко сумасшедшими. И как только они переставали быть сумасшедшими – их жизнь сразу становилась мрачной и унылой.

– Люди не созданы для счастья, – возразил мой охранник-философ. – Люди созданы для страданий – страданиями мы заслуживаем вечное блаженство на небесах.

– Слишком жестокое наказание за первородный грех.

Он пожал плечами.

– Жизнь ведь не сказка, синьор. Будь она сказкой – я бы купался в золоте и пиве.

– Да ты и так вечно купаешься в пиве, – подал вдруг голос его неразговорчивый товарищ слева. – Хватит болтать. Если тебя накажут – я не собираюсь подставлять за тебя свою спину.

Это предупреждение, видимо, сработало, потому что дальше мы шли молча.

Когда мы вошли в последний зал, слуги сновали по нему, проверяя, все ли убрано, а придворные перестали переговариваться, повернулись к нам и провожали нас глазами.

А затем мы проследовали через очередную, последнюю дверь, которая привела нас в тронный зал – большое квадратное помещение с мраморным полом, в котором напротив входа стоял трон.

Герцога на троне не было – он стоял, слушая пожилого священника, сгорбившегося под тяжестью своего облачения, а когда мы оказались на расстоянии нескольких метров от него – он кивнул священнику, давая понять, что аудиенция закончена, и повернулся мне навстречу.

Он выглядел усталым, наш герцог: он мало спал, и я мог хорошо представить себе, как тяжело было управлять столь неспокойным городом, как наш. Он стоял, высокий и сильный, и смотрел на меня, а потом резко отвернулся, взмахнув полами плаща, взошел по ступеням и сел на трон.

– Я выслушаю всех, – сказал он.

Вероятно, сейчас была не моя очередь говорить, потому что вперед выступил человек с мягким лицом, одетый в черную мантию, – это был адвокат, – и поклонился:

– Ваша светлость, вчера вечером в доме Капулетти, в отсутствие хозяев, случилось несчастье. Раздался крик, а когда слуги прибежали на этот крик – они нашли на полу мертвую кормилицу Джульетты Капулетти, а этот человек – Монтекки – держал в объятиях юную Розалину Капулетти, сестру покойного Тибальта и кузину несчастной Джульетты.

Герцог кивнул, все еще не сводя с меня глаз.

– Кто же кричал, кто поднял эту тревогу?

– Розалина Капулетти, ваша светлость.

Изложенное таким образом, дело выглядело скверно.

Я огляделся.

Капулетти образовали у меня за спиной кроваво-красное пятно, загородив выход из зала, и дядя Розалины сверлил меня убийственным взглядом. За ним я видел неподвижную фигуру девушки под вуалью, легкая ткань слегка покачивалась перед ее лицом от дыхания.

– А кормилица была убита?

– Ну, ваша светлость, кто же может судить? На ее теле не было никаких следов, но сильный мужчина вполне может убить пожилую женщину, задушив ее…

– Но тогда должны были остаться следы у нее на шее? – спросил герцог Эскала без особого интереса. – Или, может быть, у нее были красные глаза?

– Красные глаза, ваша светлость?

– Один венецианский лекарь недавно рассказывал – возможно, вы тоже это слышали, – что при удушении лопаются сосуды в глазах жертвы и кровь изливается в них. Глаза становятся красными.