Читать книгу "Как устроена экономика - Ха-Джун Чанг"

Эти изменения, которые часто относят на счет глобализации, стали определяющей чертой нашего времени. Последние два десятилетия торжествующая бизнес-элита, модные гуру менеджмента, политики, управляющие сильнейшими и богатейшими странами, и поддерживающие их умные экономисты говорили, что этот процесс неизбежен и неудержим. Утверждая, что он будет направляться технологическим прогрессом, эти люди критиковали, называя отсталым, любого, кто пытался спорить с ними. Правда, мировой финансовый кризис 2008 года поубавил в них уверенности в своей правоте, но все же их идеи до сих пор доминируют в нашем мире: протекционизм в любом случае плох; свободные потоки капитала гарантируют, что компании и страны с лучшим управлением получат деньги; нам следует приветствовать ТНК с распростертыми объятиями и так далее в том же духе.

Однако глобализация отнюдь не неизбежное следствие технического прогресса. В период, называемый золотым веком капитализма (1945–1973 годы), мировая экономика имела гораздо менее глобальный характер, чем в либерально-золотой век (1870–1913 годы), вопреки существованию гораздо более передовых технологий транспорта и связи, чем пароходы и проводной (даже не беспроводной) телеграф. Лишь в последние три десятилетия мир стал глобализированным, да и то лишь потому, что влиятельные правительства и бизнес-элита в богатых странах решили, что они хотят видеть его таким.

Кстати, вовсе не глобализация создала «лучший из миров», если воспользоваться известным выражением французского писателя и философа Вольтера. В течение последних трех десятилетий гиперглобализации экономический рост замедлился, социальное неравенство усилилось, а финансовые кризисы участились в большинстве стран.

Все это не означает, что международная экономическая интеграция вредна в любой форме, как, впрочем, и что государства обязаны минимизировать взаимодействие с внешним миром. Напротив, им следует активно участвовать в мировой экономике, если они хотят сохранить высокие стандарты качества жизни. Для долгосрочного развития развивающихся стран взаимодействие с международной экономикой имеет большое значение. Наше процветание полностью зависит от международной экономической интеграции.

Тем не менее из сказанного не следует, что все формы и степени международной экономической интеграции желательны. В какой сфере и насколько должна быть открыта страна и, следовательно, какую роль она будет играть в международной интеграции, в каких областях и в какой степени, зависит от ее долгосрочных целей и возможностей. Протекционизм приносит пользу, если дать ему правильное направление и применить к нужной отрасли промышленности. Регулирование ПИИ приносит пользу одним странам и губительно для других. Некоторые трансграничные финансовые потоки необходимы, тогда как их чрезмерность может быть вредна. Иммиграция приносит (или не приносит) пользу как стране-отправителю, так и стране-получателю в зависимости от того, каким образом она происходит. До тех пор пока мы не осознаем это, мы не сумеем воспользоваться всеми преимуществами международной экономической интеграции.

Эпилог

Как с помощью экономической теории сделать нашу экономику лучше?

Многие вещи кажутся невыполнимыми до тех пор, пока их не сделаешь.

Нельсон Мандела

Как «использовать» экономику?

Собираясь написать эту книгу, я ставил перед собой цель показать, как, а не что следует думать об экономике. Мы рассмотрели множество тем, и я не ожидаю, что мои читатели запомнили все или хотя бы большую часть. Но несколько важных моментов вам все же стоит помнить, когда вы начнете «пользоваться» экономической теорией.

Cui bono? Экономика – это политический аргумент

Экономическая теория была и остается частью политики. Она никогда не была – и не станет – наукой, потому что в экономике нет объективных истин, которые можно установить независимо от политических, а часто и этических суждений. Поэтому, столкнувшись с экономическим аргументом, нужно задать себе извечный вопрос: Cui bono? (Кому это выгодно?). Его, кстати, задавал еще римский государственный деятель и оратор Марк Туллий Цицерон.

Иногда увидеть политический характер экономической теории совсем не сложно, потому что она явно основана на сомнительных аргументах, учитывающих интересы определенных групп. Идея о просачивающемся богатстве, например, по большей части основана на предположении, что, получив больший кусок национального производства, богатые используют его для увеличения инвестиций, но она не подтверждается реальностью.

В иных ситуациях политический аргумент непреднамеренно приносит пользу определенным людям. Например, может показаться, что аргумент по критерию Парето не приносит пользы никому, поскольку утверждает, что изменение можно считать социальным улучшением только в том случае, когда оно приносит пользу одним людям и не вредит другим. Таким образом, получается, что никто не будет растоптан обществом. Тем не менее этот аргумент косвенно способствует тем, кто выигрывает от сохранения статус-кво, позволяя им не допустить любого изменения сложившегося порядка вещей.

Политические и этические суждения присутствуют даже в якобы свободных от оценочных суждений действиях, таких как определение границ рынка. Принятие решения о том, что принадлежит определенной области рынка, – крайне политическое действие. Как только вы сумеете перетащить что-то (скажем, воду) в область рынка, вы сможете применять правило «один доллар – один голос» к решениям относительно этого продукта, позволяя богатым с большей легкостью влиять на результат. И наоборот, если вы сумеете изъять что-нибудь (скажем, детский труд) из области рынка, станет невозможно влиять на использование его за деньги.

Заявляя, что экономическая теория представляет собой часть политики, я не имею в виду, что ее можно менять в угоду политическим резонам. Некоторые теории бывают лучше других – в зависимости от сложившейся ситуации. Но это значит, что вы не должны верить любому экономисту, утверждающему, что его анализ научный, свободный от оценочных суждений.

«Все фактическое – уже теория»: факты и даже цифры в конечном счете не есть цель

Немецкий писатель и ученый Иоганн Вольфганг Гёте однажды сказал: «Все фактическое – уже теория»{194}. И это следует иметь в виду при изучении экономических «фактов».

Многие люди предполагают, что цифры – это прямые и объективные данные, однако каждая из них построена на основе теории. Возможно, я пойду не так далеко, как Бенджамин Дизраэли, бывший британский премьер-министр, который язвительно заметил: «Есть ложь, наглая ложь и статистика», но скажу, что цифры в экономике неизменно бывают результатом попыток измерить понятия, определения которых зачастую крайне спорны или хотя бы оспариваемы{195}.