Читать книгу "Завидное чувство Веры Стениной - Анна Матвеева"

В школе о Рубенсе никто не слыхивал — а Лару, естественно, дразнили жирной коровой и тушёнкой. Толстая бочка родила сыночка, не успела пятого — родила десятого. Дети удивительно добры к своим сверстникам — да и родители им, в общем, не уступают. Мама Лариной одноклассницы однажды зажала Веру в углу гардероба — объясняла, что ей нужно научить дочку пользоваться дезодорантом, потому что Лизе, Даше и ещё одной Лизе трудно находиться с ней в одном помещении. А Ларе было тогда всего десять лет, к тому же старшая Стенина решительно возражала против дезодорантов — считала, что они могут вызвать рак так же легко, как горожанин — такси по телефону.

Мать тайком от бабушки купила скромное шариковое средство от пота — они прятали его в шкафчике под ванной. Теперь от Лары веяло свежим утром, однако Лиза, Даша и ещё одна Лиза не спешили с ней дружить. С ней вообще никто не дружил — но, к счастью, у неё была Евгения. И компьютер!

Появился он у Стениных примерно через год после того, как тётя Юля переехала к Ереванычу. Они жили вместе, но ещё не поженились — и хотя тётя Юля всячески изображала, что не спешит замуж, на самом деле она только об этом и думала. У тёти Юли имелась собственная система примет и обычаев, которые нужно было строго соблюдать, — например, нельзя рассказывать о том, чего желаешь, даже самым близким людям. Поэтому она так долго прятала от всех Ереваныча — ей повсюду мерещилась чья-то злая воля, способная одним махом уничтожить бесценную мечту. Лишь когда Ереваныч стал полностью готов к употреблению в совместной жизни, лишь тогда тётя Юля познакомила его с друзьями — ни минутой раньше. Были у неё и другие приметы, все как на подбор причудливые. Например, она верила, что нельзя надевать новые вещи в дорогу — даже скромные капроновые носочки могли вызвать многочасовую задержку рейса, аварию и ураган. Не разрешала Евгении показывать на себе чужие травмы. Вернувшись с полпути домой за диктофоном, обязательно высовывала язык перед зеркалом и делала маникюр строго по вторникам или пятницам — чтобы в доме водились деньги. Деньги у неё действительно водились — не исключено, что благодаря маникюру, хотя, скорее, всё же — Ереванычу.

Тётя Юля с удовольствием осваивала все этапы богатой уральской жизни. Салоны красоты и фитнес-залы, косметолог, которая приезжала к ним два раза в неделю, — и для этого в доме был оборудован специальный кабинет. Два автомобиля — громадный джип, чёрный, как смертный грех, и забавный жёлтый «мини-купер». Одевалась тётя Юля в Милане — летала туда как на работу и относилась к этому именно как к работе. Мать однажды обмолвилась, что Юлька никогда не отличалась хорошим вкусом — у неё случались настолько яркие провалы, что при счастливом стечении модных обстоятельств смогли бы сойти за успех. Однажды тётя Юля простодушно рассказывала при Ларе, что старается покупать вещи вслед за какой-нибудь модницей в магазине — наряды, которые та трогала, особенно те, что прикладывала к себе перед зеркалом, тётя Юля уносила в примерочную, а то и сразу покупала.

Деньги Ереваныча падали сверху как золотой дождь или манна небесная — и однажды сумели превратить тётю Юлю в настоящую леди: она научилась носить бежевый и серый, выучила, что самое главное — это обувь и дорогое бельё. И теперь уже мать иногда спрашивала у неё совета, носят ли ещё такие пиджаки и не смешно ли будет примерить такой в наши годы?

Тётя Юля на глазах обрастала затейливыми манерами богачки. Полюбила вдруг одаривать Стениных — корзины экзотических фруктов, туфли ручной работы, специально заказанные для Лары в Лондоне, кашемировый джемпер для Веры — и всё это не к празднику, а просто так, потому что Ереванычу ничего не стоит выбросить несколько тысяч долларов — и смотреть, как красиво они летят.

Иногда Лара чувствовала нечто вроде жалости к Ереванычу — но это была особая жалость, сильно разбавленная злорадством и застарелой, неотстирываемой, крепко въевшейся обидой, которую не сможет вывести даже время, лучшая прачка на свете. Поначалу Ереваныч не был жадным, но тёти-Юлина расточительность довольно быстро сделала его внимательным к расходам. Более того, он полюбил мелочную экономию — и наслаждался, смакуя жалкие скидки в супермаркете, как дорогое вино. Заставлял Евгению привозить из Парижа сыр — та жаловалась, что от её чемодана пахнет хуже, чем в собачьей передержке (прошлым летом Евгения целый месяц проработала там на каникулах и знала, о чём говорит). Забирал в гостиницах мыло — и потом гордо раскладывал маленькие брикеты по всем ванным (их в доме было пять). Не разрешал сыну Стёпе заводить новую тетрадь по математике, пока тот не испишет старую до последней странички — а потом отдирал от тетради обложку и велел использовать её как черновик. Несчастный Стёпа испытывал адские сложности не только с алгеброй, но и с самоидентификацией — то ли его отец богат, то ли они страшно нуждаются и вот-вот пойдут по миру, как нищие с картины Журавлёва, которую им показывала однажды тётя Вера Стенина[55].

Стёпа приезжал к отцу на выходные, а жил постоянно с матерью — наивная женщина родила Ереванычу ребёнка, ожидая, что будет за это осыпана милостями и приглашена замуж. Получила она в итоге только Стёпу.

— Зато на свою фамилию записал, — похвалялась женщина, и нельзя было не почувствовать, какое это имеет для неё значение. Ереваныч, конечно, содержал не только Стёпу, но и его родительницу, — и всегда подчёркивал, как мало она для него значит. Он даже к прислуге Люде и водителю Марату относился теплее. Стёпина мать была простой и скучной, как больничная каша на воде. И соображала плохо — почему-то решила, что Лара учится вместе со Стёпой в кулинарном колледже (он поступил туда сразу после девятого класса), и однажды спросила её громко при встрече:

— Ты ведь тоже с училища?

— Вы даже не представляете какая! — ответила злая Лара, сучилища ещё та.

К Стёпе Ереваныч относился немногим лучше, чем к его матери, — но он вообще не любил детей, считая их неудачными версиями взрослых. В этом отношении армянская кровь, увы, помалкивала — известно, как нежно относятся армяне к своим отпрыскам, как мудро воспитывают чад. Стёпе ещё повезло по сравнению с Евгенией — ту Ереваныч просто на дух не переносил, но при этом воспитывал всех троих, включая чужую Лару, буквально не покладая рук.

Когда они приезжали с ночёвкой в дом — полностью отбояриться от этой почётной обязанности Ларе не удавалось, да и Евгению было жаль, — Ереваныч выстраивал всю троицу в одной из ванных — и следил за тем, как они чистят зубы. Маленький тщедушный Стёпа был года на три младше Лары и боялся отца так сильно, что это ощущалось физически. Ереваныч повторял с садистскими интонациями:

— Чистим, чистим! Не отлыниваем! Чтобы не платить потом за ваши зубы!

Ровно через три минуты чистки зубов Ереваныч давал команду:

— Дёсны!

Это означало, что нужно прекратить чистить зубы, — теперь следовало провести щёткой по дёснам массирующим движением. А после команды «Полощем!» — шесть раз прополоскать рот, старательно сплёвывая воду.