Читать книгу "Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников"

И на следующий день Ваня получил второй меч из дрожащих рук Насти Добрик. К этому времени он был уже в развлекательном центре и весь был уже в этих картонных коробках, которые должен был немедленно открыть, но у него не было времени, у него катастрофически не было времени. Уже надвигались на него люди в американском камуфляже, которые должны были взять Ваню и его гостей в плен и не выпускать из зала игровых автоматов, пока не стемнеет, то есть часа по крайней мере два.

Они набросились на детей, скрутили их и увели в развлекательный центр. И больше мы их не видели. Я пошел в какой-то момент искать Ваню и их, нашел всех, но Ваня таинственным образом исчез. Парень вырвался из плена и пропал где-то там же в зале. Он не участвовал в общих играх в его честь, и его отсутствие не сразу, между прочим, было замечено, и даже Настей Добрик.

Ваня, этот парень, опять вдруг выросший… Это я вдруг опять в этот день увидел, как он вырос, и мне стало опять грустно, потому что я понимаю, как стремительно уходит лучшее время в его жизни, да и в моей тоже, когда он еще может с разбегу с расстояния в пять шагов прыгнуть на меня, не думая о том, что может и не долететь и расшибиться, – а зачем ему думать об этом, если об этом думаю я? – и потом, обняв так, что дышать вообще-то нечем, и вжавшись в меня, повторять и повторять: «Папочка, папочка…» И всего-то вы три дня не виделись… или неделю.

Так вот этот парень, выросший вместе с черепашка-ми-ниндзя, научился уходить и от погони, и из плена и ушел на этот раз тоже.

Военные признались мне, что нигде не могут его найти, что он же не мог далеко уйти и что они все обыскали в этом огромном зале.

А мне не надо было его искать. Я знал, где он. Я подошел к лабиринту для самых маленьких, к тому лабиринту, где его никому и не приходило в голову искать, потому что здесь находили себя дети до трех лет, а Ване в этот день исполнилось, слава богу, шесть, и спросил, давно ли здесь Ваня.

– Ваня? – сверились там со списком. – Уже 45 минут. Шалаш какой-то себе пытается построить в углу. Мы ему не мешаем. Мы ему даже два пледа дали.

– Вы правда дали? – недоверчиво переспросил я. Потому что я знаю, что бывает ведь и по-другому. Я до сих пор помню один наш жизнерадостный приход в детскую игровую комнату магазина IKEA. Вернее, уход. Там нельзя находиться детям выше 120 см ростом или старше шести лет. Или – или. Их корпоративная инициатива, я знаю, будет наказуема. И не надо ничего делать. Сиди, как говорится, и жди. И мимо тебя пронесут труп твоего врага.

– Да, – сказал парень, который стоял у входа. – Я даже помог ему. Там еще надо было в шарики закопаться. Мы яму вырыли.

– А еще один плед можете ему дать? – спросил я. – Там может быть мало двух.

– Конечно, – сказал этот парень. – Сейчас принесу. Он у вас неплохой, кстати, шалаш строит.

– Он профессионал, – сказал я.

– Я понял, – уважительно сказал парень.

– И знаете, – добавил я, – если его искать будут… У него день рождения…

– То мы ничего не знаем, – кивнул он. – Только вы свой телефон дайте на всякий случай. А то мы через три часа закроемся.

«Это неправильно…»

Маша уже второй раз в жизни потеряла мобильный телефон. Первый раз я отнесся к этому спокойно, хотя и сказал ей, что я, например, никогда не потерял в жизни ни одного мобильного телефона.

Вряд ли она полюбила меня после этого еще больше, чем раньше. Это была очень глупая педагогика, чего уж тут говорить. Тем более что на самом деле я бы не поручился, что и правда не потерял в своей жизни ни одного мобильного телефона. Просто мне так искренне стало казаться, когда я узнал, что Маша потеряла мобильный телефон.

Я купил ей другой телефон, который на самом деле совершенно необходим, причем не ей, а мне. Она, конечно, не всегда отвечает по нему, но зато она освоила – в полном совершенстве – все его функции, а это не удается даже мне, при том что я время от времени пытаюсь это делать, потому что мне кажется это, во-первых, нужным, а во-вторых, меня бесит то, что я не пользуюсь и десятой частью того, из чего он состоит, – просто не умею.

Так вот Маша освоила, кроме всего прочего, и функцию автоответчика и сделала лучшее, что смогла, – записала на автоответчик свой смех. То есть так смешно стало от одной мысли, что она сейчас записывает сама себя, что она расхохоталась так звонко, что даже когда она мне не отвечала по телефону, потому что у нее, например, был урок, все равно я просто стоял и наслаждался этим смехом, когда автоматически включался автоответчик.

И вот жальче всего мне было этого утраченного, как выяснилось, смеха. Но я купил ей другой телефон со словами, которые рвались прямо из глубины моего сердца:

– Вот тебе, Маша, телефон, и помни, что если ты и его потеряешь, то больше я тебе телефона никогда не куплю.

Слово «никогда» – очень жестокое, непропорционально, неприлично жестокое по отношению к такой просто устроенной вещи, как телефон, но я уже произнес его, а Маша его запомнила.

– Ну и что? – сразу сказала она. – И не надо. Я вырасту и сама куплю.

То есть у нее не было никаких сомнений даже в том, что она опять потеряет мобильный телефон.

И, кстати, первое, что она сделала, когда я отдал ей телефон, – записала на автоответчик свой совершенно потрясающий смех. Ну не могла она произнести ни одной серьезной фразы типа «Спасибо, что позвонили, я обязательно вам перезвоню, можете быть в этом совершенно уверены». Она могла только хохотать в микрофон. Это она с блеском и делала.

Этим телефоном она пользовалась больше полугода. Она теряла его, и мы находили его в самых разных местах – под подушками, под раковинами, на холодильнике… Учительницы находили его даже на улице… Я понимал, что телефон обречен и что это вопрос времени. И все-таки она съездила с ним и в Англию, и во Францию вместе с одноклассниками, которые находили телефон там, где она сама была найти его не в состоянии.

Вчера, вернувшись из командировки, я увидел заплаканную, да нет – зареванную Машу, которая сказала, что потеряла мобильный телефон. И дело было в том, что она его на этот раз действительно потеряла. Я это понял не сразу. Я поискал его в квартире, спросил, искали его учительницы и одноклассники или нет. Через час до меня дошло, что она потеряла мобильный телефон – и опять с этим своим смехом, просто-таки как в одной детской сказке. Там, правда, детский смех украли. Впрочем, и тут нельзя было полностью исключить чего-либо подобного.

– Чего ты плачешь? – спросил я Машу. – Зачем ты так убиваешься?

Я чуть не сказал ей, что мы сейчас пойдем и купим новый телефон.

– Я знаю, – произнес Ваня, – почему. Ты ведь сказал ей, что больше не купишь мобильный телефон. Вот она и убивается. А что такое «убивается»?

Видимо, у меня был настолько убитый вид, что Ваня даже не переспросил меня, когда я промолчал. А я убивался потому, что не понимал, что теперь делать. Я же пообещал никогда больше не покупать ей мобильный телефон. Но и без ее телефона жизнь было уже невозможно представить. То есть я должен был нарушить свое обещание. А этого я себе позволить не мог.